Книга Почти 15 лет, страница 215 – Микита Франко

Он замолкал, как будто ждал ответа, и было сложно не получать реакции. Тишина сбивала, но Лев пытался говорить: снова и снова.

— Сейчас я хожу на психотерапию со своим мужем…Кстати, я гей. Не знаю, должен ли говорить об этом, просто… Ну, я ведь не признавался тебе, и ты не в курсе… Это с одной стороны, а с другой… Ты табурет.

Он остановился напротив, посмотрел туда, где представлял у табурета глаза (почему-то на уровне сидения) и вздохнул.

— У нас с мужем… нездоровые отношения, — продолжил Лев, снова расхаживаясь. — Психотерапевт так считает, и он сам, и… Наверное, я тоже. Я пытаюсь это признать. Проходя через терапию, я много думаю и о тебе, и о своих отношениях с детьми, особенно с Мики, и о том, что между родителем и ребёнком тоже могут быть… нездоровые отношения. Я не лучший отец. Между мной и Мики часто звучат слова любви, и есть поступки любви, и кажется, что не может быть такого, чтобы мы не любили друг друга, но при всём при этом мы… нездоровы. Прямо как со Славой. И с Ваней, конечно, тоже. Похоже, со всеми, кого я люблю, я делаю это нездорово.

Он замолчал, почувствовав, как нащупал нужные точки: в груди что-то с надрывом застонало. «Нехорошо, и закончится слезами», — сразу понял Лев.

Понял, но не прекратил.

— 3наешь что? — он уверенно отпустил себя в новый виток разговора. — Я хотя бы люблю их, и я говорю им об этом, а ты… Ты никогда мне такого не говорил. С тобой я постоянно чувствовал себя недолюбленным, ненужным, неспособным заслужить даже одобрения, не то что любви. Я только сейчас понимаю, как сильно этого хотел, и… А знаешь, мне это больше нахрен не нужно. Мне не нужна твоя любовь, ты можешь оставить её себе, похоронить в своём посттравматическом расстройстве точно так же, как ты похоронил в нём всю свою личность. А я как-нибудь проживу, мне бы только понять, как сорвать с себя этот… Сраный шаблон. Эту маску абьюзера. Потому что я настолько сливаюсь с тобой, что уже даже не знаю, где заканчивается моя личность, и начинается твоя. Я весь в твоих установках, взглядах на жизнь, реакциях, я до такой степени похож на тебя, что это уже нездорово. Это всё отравляет. Я такой же токсичный, как и ты, и люди возле меня такие же несчастные, как твои близкие — возле тебя. Я ненавижу этот чёртов симбиоз, эту твою шкуру на себе, я устал, я… — голос сорвался, сначала на хрип, потом на слёзы, а затем Лев неожиданно ясно спросил: — Когда ты меня обнимешь?

Во рту стало солоно от слёз: скатываясь, они на секунду замиралина губах, прежде чем продолжить свой путь вниз по подбородку. Он сидел на коленях перед табуретом, плакал и просил объятий у того, кто никогда не сможет его обнять. Не потому, что умер, а потому, что никогда не мог. 3нать бы, что папа способен на человеческое, он бы просто представил себе их объятия, и тогда…

«Но ведь способен, — спорил сам с собой Лев. — Сам же говорил, что знаешь: он был нормальным…»

Да, был. Очень давно.

Конечно, очень хотелось, чтобы папа обнял его такого, как сейчас, но за неимением сердца у старшей версии, Лев позволил себе принять объятия от младшей.

Он опустился вперед, на пол, рядом с табуретом, свернулся калачиком и закрыл глаза, представляя, что ему три года, вокруг — Байкал, и рядом папа, с которым ничего не страшно. Он берет его на руки, садит на шею и поёт песенку про Львёнка и Черепаху.