Книга Почти 15 лет, страница 212 – Микита Франко

— Наше знакомство.

Слава слегка улыбнулся: совпало. Он прочитал второе:

— Мой день рождения, — был уверен, что Лев точно поймет, какой именно имеется в виду.

И Лев сказал, возвращаясь к своему списку:

— Твойдень рождения.

Слава прыснул, случайно роняя бумажку:

— Ты что, просто за мной повторяешь?

— Нет, тут правда так написано! — и он повернул экран, как бы доказывая, что не врёт.

Подхватив записку с пола, Слава снова сел в кресло (ужасно, ужасно неудобно) и прочитал последнее:

— Когда ты сказал, что согласен жить со мной и Мики.

Лев посмотрел на него с грустной тоской во взгляде, потом глянул в свой телефон, потом опять на Славу, и, качнув головой, шутливо сказал:

— Так, нет, это пожалуй перепишу…

— Стой! — Слава попытался возмутиться, но почему-то захотелось смеяться. — Читай, как написано!

Лев сказал, будто через силу:

— Тут написано «снежки».

— Снежки? — переспросил Слава.

— Да. На той неделе, помнишь? Как мы играли в снежки. Это было… очень ярко.

В кабинете стало хорошо и грустно. И как будто светлее. Мариам улыбнулась.

— Мне хочется, чтобы такого было больше, — признался Лев. — Только про тебя и про меня, не про тебя, меня и детей. Только ты и я. Видимо, для тебя это не так важно, — Славе послышался скрытый упрек в этой фразе, — но я хочу в наших отношениях больше наших отношений.

Он кивнул, задумавшись, и решил поделиться тем, о чём думал последние ночи. И особенно после того, как Лев сказал ему в след: «Она не странная» — про свою обиду, а Славу задело это, но как-то иначе. Может быть, так смазано ощутилось чувство вины, но все следующие дни он думал об этой оценочности внутри себя. Как часто он давал Льву оценку — странный, злой, агрессивный, бесчувственный — не думая, что задевает этим? Не думая, что оценочность — ещё один камень, тянущий их на дно.

— Я, кажется, только сейчас начинаю понимать, где ключ, — произнес Слава. — Мои счастливые воспоминания о нас действительно во многом… про семью. Про детей. Я даже… Мне кажется, я указал первые два, потому что знал, что их укажешь ты, и мне хотелось совпасть, чтобы не провоцировать новое обсуждение, новый конфликт, ведь иначе у меня было бы всё про нас, как про семью, вместе с детьми, и ты бы сказал, что я не вижу тебя в отрыве от детей, и мы бы опять…

— Слава, вы додумываете, — вмешалась Мариам, но он выставил руку вперед, мысленно вытесняя её из этого кабинета.

— Я хочу высказаться, — сообщил он, продолжая, — потому что это важно. В этом… ключ. Правда втом, что мы можем иметь разное понимание того, что для каждого из нас было счастьем в наших отношениях, но это не плохо. Это нормально — не совпадать. Главное, что мы вообще можем это счастье в них найти, и не так важно, какое оно, нужно просто принять, что мы понимаем его по-разному. Это же… так просто.

Слава замолчал, сосредоточенно следя за тем, как правая нога Льва перемещается на левую. Он не смотрел ему в глаза — так было проще — но подмечал, что Лев тоже не смотрит. Они оба устремили взгляды в пол.

— И, наверное, выход вообще… в этом, — сказал он. — В том, чтобы позволить всему этому просто быть. Позволить друг другу обижаться, злиться, не понимать, мы ведь не можем заставить другого чувствовать как-то иначе: если я не понимаю тебя, а ты меня, это просто факт, что тут сделаешь? Что мы можем сделать с тем, что один хочет эмиграции, а другой не хочет? Переубеждать? Мы занимались этим все пятнадцать лет и… ничего. Нет другого выхода, кроме принятия.