Книга Почти 15 лет, страница 193 – Микита Франко

Поэтому он и спросил, уходя:

— Можно я заеду потом?

Поэтому он и сказал, услышав отказ:

— Я люблю тебя.

Поэтому всё внутри рухнуло, когда Слава ответил:

— Иногда это похоже на наказание — быть тем, кого ты любишь.

Конечно, он злился.

В его злости было много побочных чувств: злорадное «Я же говорил!», которое хотелось бросить Льву в лицо, потому что… потому что он действительно говорил! И самым страшным теперь оказался даже не факт насилия, а отсутствие удивления. Вот что поразило Славу больше всего: он отнесся к информации Льва как к новости, неизбежность наступления которой всегда понимал, но трусливо не читал заголовки газет.

Теперь его ткнули в заголовок носом.

Твоего старшего сына изнасиловали, ты знал об этом еще в июне, но ничего не предпринял.

Твой младший сын уронил на себя ворота, ты знал, что ему плохо, задолго до этого, но ничего не предпринял.

Распишись в собственной беспомощности, лузер.

С детьми хороших родителей такого ведь не случается, да? Он всё время об этом думал. Он думаю: с Юлей он бы никогда… Или: в детском доме он бы никогда… Каждое его решение теперь казалось Славе провальным: всякий раз, когда он думал, что спасает детей, он утягивал их за собой в бездну.

И, кроме того, что он ни за чем не смог уследить, он еще и провалился как пример для подражания.

Становясь родителем в двадцать лет, Слава представлял себе иначе тот образ отца, который будет вдохновлять его сына. Он воображал, как покажет Мики, что совсем не обязательно говорить на языке силы, чтобы быть «настоящим мужчиной». Он думал, что сможет объяснить своим примером, что «настоящий мужчина» — это морально устаревший конструкт, и любой мужчина — настоящий, если он чувствует себя таковым. Стараясь не навешивать на Мики никаких долженствований, он всё равно угодил в родительскую ловушку ожиданий: он ждал от него мягкости, эмпатийности, отказа от насилия и приверженности пацифистских взглядов.

Теперь его сын, только-только отмывшись от чужой крови, с удовольствием выдавал жестокие, изуверские конструкции слов: «Я черпаю энергию из крови насильников!» и «Нет, это было хорошо, это было очень хорошо».

А потом он, с вдохновенным восторгом, сказал фразу, об которую тот образ отца, который годами выстраивал Слава, разбился в пух и прах.

«А ты знаешь, что папа был скинхедом?»

Слава никогда не слышал такого благоговейного восхищения от сына. Всё, что он считал в себе сильными сторонами — спокойствие, рациональность, дипломатичность — мерклоперед отцом с битой. Перед отцом в берцах. Перед отцом, который позовёт избить человека.

И, может, это злило Славу больше всего остального. Ревность.

В полночь в дверь позвонили. В кровати недовольно заелозил засыпающий Ваня, и Слава, прежде чем впустить незваного гостя, прикрыл дверь в детскую. Бесшумно ступив на порог, он заглянул в глазок. Кто бы сомневался…

Открыв дверь, Слава сказал тоном родителя младенца:

— Чего ты трезвонишь? Ребенок спит.

Лев, прислонившись к косяку, виновато прошептал:

— Прости.

— Я просил не приезжать, — напомнил Слава.

— Нашего ребенка изнасиловали, — негромко сказал Лев. — Ты даже не хочешь это обсудить?

Слава не знал, хотел этого или нет. Но если одному из них было необходимо поделиться болью с другим, он посчитал неправильным отказать, и сделал шаг в сторону, пропуская Льва.