Книга Окна во двор, страница 241 – Микита Франко

Врач принялся материть санитаров: мол, совсем, что ли, с головой не дружите, зачем надо было спрашивать, надо было брать и нести. Те виноватоотпирались:

– Так он врач же…

– Мы думали, врачу виднее…

Я удивился: откуда они знают, кем Лев работает? Но это удивление было мелким, фоновым: из всего, что происходило, это было самым неважным.

– Ладно, пацаны, быстро залетайте, – это врач нам сказал. – Ехать надо.

Мы запрыгнули в машину следом за Львом. Я отметил, что машина была желтой – почти такая же, как в Канаде у Вани. Реанимационная.

В кабине находились еще два молодых парня-фельдшера, они суетились над Львом, проверяли насыщение крови кислородом и ставили капельницу. Папа лежал как будто без сознания.

– У него кашель с кровью, – негромко сообщил я, словно подсказать пытался.

– Да, – коротко ответил мне врач.

– Почему?

– Скорее всего, травма грудной клетки. Скорее всего, перелом ребер. Скорее всего, осколками костей проткнул легкое – дергаться не надо было. А может, гемоторакс. А может быть, и то и другое…

Я уже пожалел, что спросил. Чем дольше он перечислял, тем сильнее я начинал нервничать.

– Но все будет нормально? – жалобно уточнил я.

Мне только и нужно было, чтобы он ответил: «Да». Пускай это была бы ложь, я бы ею утешился хоть на минутку.

– Посмотрим, – ответил врач. – Посмотрим…

Подвинувшись к папе, я опустил голову, прижался левой щекой к его плечу. Протянул руку к пальцам с розовыми ногтями, с грустью отмечая, что на безымянном отклеились стразы, да и на указательном еле держатся. Это была такая неуместная мысль, но в ту минуту под тревожный вой сирен только ее мне и хотелось думать.

Задрав голову, я рассматривал окна пятого этажа: если хорошенько напрячь зрение, можно было увидеть знакомые бамбуковые ролл-шторы и заварочный чайник, блестевший на подоконнике. Хотя теперь мне кажется, я это все выдумал: ничего там не было видно, уж точно не чайник. Мне, наверное, просто хотелось зацепиться за что-то «свое», понятное и родное посреди наступившего хаоса. Вот хотя бы за квартиру Льва, ставшую символом разъединения нашей семьи.

Теперь я вспоминал, как разглядывал с высоты территорию больницы, как забавлялся с игрушечного вида машинок скорой помощи, не представляя, что через месяц подобная привезет меня. И теперь уже я, размером с букашку, буду смотреть снизу вверх на пятый этаж.

Вздохнув, я оторвал взгляд от дома и вытащил из кармана мобильник. Оттягивать этот разговор дальше стало уже невозможным. Нажав на значок телефонной трубки, я выбрал Славу из списка быстрого набора и стал ждать.

Через два длинных гудка (надо же, гораздо быстрее, чем звонить в службу спасения) из динамиков послышался спокойный голос Славы:

– Да, Мики?

Всю дорогу до больницы я прокручивал начало этого разговора. Мне было ясно, что такие новости требуется сообщать как можно мягче, бережней. Не драматизировать. Не наводить панику. Не преувеличивать.

И я сказал:

– Пап, ты только не волнуйся.

Что ж, хуже начать было нельзя. Если вы хотите, чтобы кто-то не волновался, ни за что не говорите: «Ты только не волнуйся».

Конечно, Слава тут же поменялся в интонациях.

– Что случилось?

Блин. Я выдохнул.

– Мы попали в аварию, – и быстрее, чем Слава что-нибудь надумает, добавил: – Все живы.

Папа, кажется, несколько расслабился.