Книга Окна во двор, страница 224 – Микита Франко

– Это правильно, – серьезно сказал папа. – Но не такими же методами.

– А какими? – Я посмотрел ему в глаза, зная, что ответить будет нечего. В рамках правового поля наша семья была беззащитна.

Я уловил по неровному стуку лезвия, что Лев понимает эту беззащитность, и она его тоже злит. Отложив в сторону нож и доску с недорезанной морковкой, папа оперся ладонями на стол и, вздохнув, заговорил:

– Давай так. В мире куча несправедливостей. Жизнь вообще несправедлива. С большинством из этих несправедливостей мы ничего не можем сделать. Но это не значит, что кого-то нужно убивать. Потому что легче не станет.

– Станет. – У меня дрожал голос. – Куча людей не пострадают от Артура в будущем, если он умрет. Может, кто-то страдает прямо сейчас, пока мы беседуем.

– Мики, ты не понимаешь, о чем говоришь. Знаешь, какое счастье, что эта соль не оказалась у него в тарелке? Да, ничего бы не было – с ним. Но тебе было бы уже без разницы. Ты зарядил ружье, но на курок еще не нажал, так что послушай человека, который нажал: не надо переходить черту. За ней не становится легче.

Мне хотелось заплакать. Я не мог понять почему. Мне казалось, я придумал идеальный план, который все расставит по своим местам, а теперь вот как… И никакой это не цианид, а соль. И никакая это не месть, а жалкий путь к вечному конфликту с самим собой.

Я почувствовал, как по щекам потекли слезы, и чуть было не полез руками в глаза, но Лев вовремя меня остановил:

– Стой, стой, плохая идея, ты резал лук!

Он обошел столик и взял меня за плечи, поворачивая к себе. Я ткнулся лицомв мягкую ткань клетчатой рубашки и потерся щекой, стирая слезы. Одной рукой папа обнимал меня за плечи, а вторую положил на макушку и утешительно гладил меня по волосам. Я, шумно всхлипнув, выдохнул:

– Я его ненавижу.

– Знаю, – сказал Лев. – Но даже если что-то ненавидишь, не значит, что это на тебя не влияет. Надо отпустить. Без резких движений. Если ты его убьешь, ты свяжешь свою жизнь с этой историей навсегда.

Я слушал его и думал, что Лев, наверное, каждый день своей жизни стоит с ружьем в родительской спальне и целится отцу в голову. И нажимает на курок. Каждый день. Память способна выписать человеку такой приговор, что получится не хуже тюремного.

– Это Ярик тебе рассказал? – спросил я, мягко отстраняясь.

– Кто ж еще…

– Вот сволочь, – скорбно заключил я.

– Не надо так. Тебе везет на хороших друзей.

– Ага, – хмыкнул я. – Так везет, что не знаешь, как выпутаться.

Лев несколько сочувственно улыбнулся мне. Сказал негромко:

– Мики, дружба – это не то, из чего нужно выпутываться.

Отступив от меня на пару шагов, Лев вернулся к своей половине стола, к своей дощечке с недорезанной морковкой. А я, всхлипнув, вытер глаза рукавом куртки и вернулся к своему луку. Мы продолжили готовку, слушая, как вдалеке барабанит ладонями Ваня, разучивая вместе со своим новым знакомым сомнительную песню: что-то про девочку с каре, которая любит мефедрон. Но Лев, похоже, в слова не вслушивался.

– Могу я быть с тобой откровенным? – спросил он.

– Еще откровенней, чем сейчас?

– Я не хочу тебе врать или недоговаривать. Хочу быть с тобой честным. Мы со Славой считаем, что тебе нужна медицинская помощь.

Я обреченно покивал.

– Угу, психиатрическая.

Лев несколько удивился.

– Ты в курсе?