Книга Окна во двор, страница 158 – Микита Франко

– Найди ту запись. – У него очертились скулы, когда он это произнес.

– Включить?

– Нет, просто найди.

Это было нетрудно – я вынес ее в отдельную, скрытую папку, чтобы она не мелькала перед глазами. Сделав ее снова видимой, я протянул телефон обратно Льву. Перебарывая стыд, уточнил:

– Ты же не будешь это сейчас слушать?

– Я вообще не буду это слушать, – заверил он, снова убрав телефон в карман.

– А зачем тогда?

– Кое-кто другой послушает.

Я испугался.

– Мы поедем в полицию?

– Надеюсь, нет, – размыто ответил Лев.

Когда автомобиль, выехав с территории больницы, преодолел узкую улочку между «Пятерочкой» и хрущевками, мы оказались на автостраде, и я вспомнил, что наркодиспансер находится за городом. Значит, если мы поедем в город, дорога будет такой же долгой, как в прошлый раз, – не меньше часа.

Вырулив на шоссе и поравнявшись с потоком машин, Лев сказал:

– Да, я был скинхедом.

Прозвучало так, словно между моим вопросом и его ответом не было паузы длиной в несколько минут. Я на миг растерялся: не сразу понял, к чему это неожиданное признание.

Вернувшись к тому разговору, с усмешкой спросил:

– Шмотки с тех времен остались?

– Нет, шмотки с тех времен на меня бы не налезли, – серьезно ответил Лев. – Мне было четырнадцать.

– Нифига себе, – присвистнул я. – Такой маленький, а уже скинхед!

– Слушай, это были девяностые, тогда было сложно не стать ублюдком, – с некоторым сожалением в голосе произнес отец. – Да и потом, я не был идейным, я был влюбленным.

– Влюбленным? – не понял я.

– Ага, парень, который мне нравился, был скинхедом.

– И… вы кого-то били?

– Я – никого, я всего месяц с ними болтался, пока Шева не умер.

– А, Шева, – вспомнил я. – Знакомоеимя. У вас там была какая-то история любви, да?

Лев мрачно усмехнулся.

– Как по мне, это история не о любви.

– А о чем? Расскажи, ехать-то дофига.

Лев, глянув в зеркало заднего вида, сбавил скорость со ста до восьмидесяти и перестроился в крайний правый ряд. Он долго молчал, постукивая большим пальцем по рулю, и я, уже отчаявшись услышать хоть какую-нибудь историю, потянулся в карман за наушниками. Заметив путаные провода в моей руке, Лев вдруг сказал:

– Ладно, хорошо, расскажу.

Юра – так его звали по-настоящему, а откуда взялась эта кошачья кличка – я не помню. Я уже тогда, в четырнадцать лет, этого не помнил, спрашивал у Шевы, но он тоже забыл. Но все детство он был для меня просто Юрой: мы жили в соседних квартирах, играли в одной песочнице, потом пошли в одну школу, попали в один класс и все время были только вдвоем, пока в пятом классе он не прибился к компании лиц с сомнительными интересами.

Вот они и называли себя скинхедами, но, кроме внешнего вида, это больше ни в чем не выражалось. Ты же знаешь, я не поддерживаю никакие ультраправые идеи, в термине «субкультура» есть слово «культура», а у тех пацанов ее не было, никакой.

Целыми днями они шатались по спальным районам, трясли деньги с младшеклассников, избивали стариков, чтобы отобрать у них пенсию, а в перерывах нюхали клей. Там, с ними, Юра сначала превратился в Шеву, а потом – в токсикомана.

Чем больше он проводил времени с ними, тем меньше ему нравилось дружить со мной, и, когда к восьмому классу наше общение сошло на нет, я решил прибиться к той же самой компании – просто для того чтобы больше времени проводить с Юрой. Это сработало, ему понравилось, что я «тоже стал нормальным», и наша дружба возобновилась, только теперь уже все было по-другому.