Книга Дни нашей жизни, страница 86 – Микита Франко

– Я ничего не видел.

Он еще раз обнял меня, а я подумал, что случилось что-то очень важное. И теперь нам друг с другом должно стать намного легче.

После несостоявшейся попытки суицида дома с родителями я стал ближе и спокойнее, но все остальное покатилось куда-то к черту, к тому же очень стремительно. Пребывание в школе стало для меня невыносимым испытанием, что угодно могло выбить меня из равновесия: шум в классе, крик учителя, трещание звонка. Сначала я чувствовал прилив агрессии, но из-за невозможности выразить ее прямо там, в школе, я начинал глубоко дышать и стараться думать о хорошем – тогда прилив отступал. Сначала я радовался, мне казалось, что я нашел способ совладать с собой, но очень скоро на смену невыраженной злости пришли приступы паники с нехваткой воздуха, сердцем, бьющимся где-то на уровне горла, и неспособностью ни на чем сконцентрироваться.

В предпаническом состоянии я проводил в школе все семь уроков: у меня постоянно дрожали руки и колотилось сердце, все время казалось, что вот-вот меня захлестнет этим приступом и ребята поймут, что у меня на самом деле едет крыша.

Оценки у меня стали ухудшаться. Мне было тяжело понять, что от меня хочет учитель, потому что всю информацию я воспринимал притупленно. И звуки, и картинки окружающего мира сделались приглушенными, как на старых кинопленках.

Была только вторая неделя сентября, когда, проснувшись однажды утром, я понял, что ни в какую школу сегодня не пойду. Я скорее умру, чем заставлю себя снова сесть за парту и переживать из урока в урок эти удушающие, сводящие с ума приступы.

С родителями мы выходили из дома примерно в одно время, так что я делал вид, что иду в школу, но сам садился в какой-нибудь незнакомый автобус и ехал в неизведанные части города, а затем пересаживался и ехал обратно.

Я делал так целую неделю. Ярик писал мне сообщения с вопросами, почему я не хожу в школу; я важничал: «Да плевать мне на школу, не хочу и не хожу», а сам в то время не мог ходить уже никуда.

Сначала в автобусах мне было спокойнее, чем в школе, но скоро стало понятно, что в России поездки не бывают тихими и спокойными: обязательно кто-нибудь начнет скандалить, шуметь, конфликтовать, и все это на фоне плачущих детей, а потому приступы стали преследовать меня везде, где бы я ни был.

Так я столкнулся с тем, что никуда не мог больше выйти. Жизнь за пределами квартиры приобрела для меня вид военных действий. Я старался скрывать это от всех,но в тот момент понял, что психотерапевту надо рассказать. Наверное, для этого они и нужны?

Я рассказал ей все: про агрессию, самоповреждение, суицид, приступы паники, неспособность выходить из дома. Арина Васильевна выслушала меня и попросила в следующий раз прийти со Славой. Я так и сделал. В итоге они разговаривали в кабинете только вдвоем, а я сидел в коридоре. Терпеть не могу эту привычку у взрослых: шушукаться о тебе, выставив при этом тебя самого за дверь.

С того дня началось мое путешествие по больнице, в которой работал Лев: сначала у меня два раза взяли кровь из вены, потом делали УЗИ щитовидной железы, потом МРТ. С МРТ было больше всего проблем: сначала меня засунули в продолговатую колбу, в которой я ощутил себя как в гробу и тут же начал плакать и просить, чтобы меня вытащили. Тогда Лев отвел меня на другой этаж, там была не колба, а какая-то нависающая прямо над лицом махина. Под ней я тоже запаниковал и заплакал, но там было свободное пространство по бокам, поэтому рядом сидел Лев и держал меня за руку. Это успокаивало, так что, борясь с приступами непреодолимого ужаса, я все-таки выдержал десять минут без резких движений.