Книга Дни нашей жизни, страница 74 – Микита Франко

– Стоит! – сказал я. – Она – всего стоит!

– Верю, – вдруг тихо ответил Ярик. И, отступая в сторону, добавил: – Побей свою боксерскую грушу, когда будешь дома. Станет легче.

Да, он прав. Дело в боксерской груше. Здесь, в лагере, бить мне нечего, и я срываюсь.

– Я тебе серьезно говорю: не уезжай за мной, – повторил я.

– Я все равно поеду. Позвоню отцу и поеду.

Я не знал, что ему сказать. И вдруг почувствовал, как меня настигло какое-то отвращение, которое я пытался подавить в себе с тех пор, как поговорил с Леной. Отвращение к Лене, к родителям, к Ярику, ко всем этим… гомикам. Так я их тогда называл мысленно – гомики. И оно все равно захлестнуло меня, хотя я старался от него убежать.

Утопая в этом отвращении, я сказал ему главное:

– Я не люблю тебя.

И ушел.

Ни с кем не попрощался. Вышел за ворота и стал ждать родителей. Встретил Лену по дороге, она спросила:

– Ты что, из-за меня?

А я сказал:

– Да, из-за тебя. Рожу твою видеть больше не могу.

Родители приехали за мной на машине. Пока Слава разговаривал с администрацией, Лев допрашивал меня, что случилось да что случилось. Я каменно молчал. Не знаю даже, как мне это удалось, я так злился!

Слава вернулся, мы поехали, и они уже вдвоем продолжили свой допрос. В конце концов я не выдержал:

– Отвалите вы от меня.

– Повтори, – спокойно попросил Лев.

– Отвалите. Вы все равно ничего не поймете.

– Что не поймем?

– Ничего! –выкрикнул я. И вдруг меня совсем понесло: – Надоело уже, вообще нет нормальных людей вокруг, все такие… как вы!

Машина вдруг так резко остановилась, что я больно стукнулся грудью о переднее кресло. Лев сказал металлическим тоном:

– Выходи.

– Чего? – не понял я.

– Выходи. Дальше пешком дойдешь.

– Здесь часа два идти.

– Прогуляешься, – пожал плечами Лев. – Зато избавишь себя от такой ненормальной компании, как мы.

– Дай тогда денег на проезд.

– Не дам.

Слава на выдохе попросил:

– Лев, не надо…

Но Лев почти закричал на меня:

– Вышел из машины! Быстро!

Я знал, что если извинюсь, то он, наверное, отменит свое решение. Но извиняться я не собирался. Посмотрев ему в глаза через зеркало заднего вида, я усмехнулся и вышел. Хотел громко хлопнуть дверью, но потом подумал: «Это глупо и по-детски» – и аккуратно ее закрыл.

Шел и думал: «Во что бы вляпаться? Чтобы они на всю жизнь пожалели, что так со мной поступили. Может, что-нибудь с собой сделать? Прыгнуть под машину или, еще лучше, – под трамвай. Чтобы они сидели и думали: не выгони мы его, он бы не умер. Чтобы жили с этим чувством вины, чтобы обвиняли друг друга и поругались из-за этого».

Я свернул во дворы, к гаражам, где всегда ошиваются сомнительные личности. Быстрее и безопаснее идти по основной дороге, но мне не хотелось безопасности. Состояние у меня было такое, когда чем хуже – тем лучше.

Будто откликаясь на эти мысли, меня позвали:

– Эй, пацан… – Но не нагло и с наездом, а как-то даже по-дружески.

Я оглянулся: за мной стояли двое парней примерно моего возраста. В старых, выцветших спортивных костюмах и рваных кедах, совсем как беспризорники. Однако чистые умытые лица и какая-то наивность в глазах выдавали в них домашних детей. Неблагополучных, но домашних.

Тот, что повыше, совсем беззлобно спросил меня:

– Можешь нам алкашку купить вон там? – Он указал на какой-то обшарпанный маленький ларек во дворе. – Денег мы дадим.