Книга Фабрика воспоминаний, страница 67 – Клелия Ренуччи

В дверь постучали. Превер и Габен обернулись, но не встали, а Марсель Карне жестом попросил Джакомо открыть. Паренек лет тринадцати, в берете, закрывающем правую половину лба, с сигаретой в уголке рта, протянул письмо и ждал, пока Джакомо обшарит карманы пиджака и даст ему несколько су. Затем скороговоркой выпалил: «Мсьемадам» — и удалился.

Карне распечатал конверт и театральным шепотом воскликнул:

— Жак, Жан, прочтите скорее! Это от Грегора Рабиновича!

Габен встал, тяжело дыша и строя из себя актера, которого домогается продюсер. Развернув листок, он напыщенным тоном продекламировал:

— «Мой дорогой месье Карне», — Габен отвесил поклон. — Так, «дорогой» ничего хорошего не сулит… «Я еще раз проанализировал длительность нашего фильма…» Скажите на милость, «еще раз», бедняга вконец изработался! «И настоятельно прошу…» Пф, ну, раз уж настоятельно… «…переговорить с месье Превером и месье Габеном» — ну, то есть с нами, — «…и внести некоторые сокращения». Нет, каков, а?

Превер тоже поднялся, облизал уголок рта, куда прилип кусочек кукурузного зернышка, знаком попросил передать ему письмо и подхватил тем же тоном:

— «Характер и атмосфера фильма таковы, что он не уместится в обычную длину пленки, то есть в две с половиной — две тысячи шестьсот метров». Атмосфера, атмосфера, я сыт по горло этой атмосферой! — выкрикнул он, вызвав всеобщее веселье. — Ладно, будем серьезнее, — добавил он. — «Максимально допустимая длина составляет две тысячи семьсот метров…» — Превер пробежал письмо глазами и, пропуская целые куски текста, читал дальше: — «Диалоги, безусловно, превосходны, спасибо». Я польщен, господин продюсер, и жду «но…», ведь ни один автор по доброй воле не пойдет на сокращения. Ага, вот и оно. — Он стряхнул пепел на ковер, пояснив: — Говорят, это убивает моль, — и продолжил: — «…Но мы должны проявить благоразумие и пойти на эту жертву. Фильм придется сократить минимум на пятьсот метров…» Восемнадцать минут! Да он не Рабинович, а Прокруст! «И пожалуйста, сделайте это немедленно. Передайте мой привет месье Габену и месье Преверу и уведомите их о моем желании сделать эти сокращения». Экий настырный! Что ж… Рене, думаю, ты нам понадобишься! Ножницы у тебя с собой? Будем кромсать!

Ориана не стала дальше слушать негодующих кинематографистов и вместе с Джакомо скрылась за дверью.

Потрясенные Антуан и Эдуард сняли шлемы и перевели дух.

— Ну ничего себе! — воскликнул Антуан. — Спасибо, парень, это стоило увидеть! И я теперь лучше понимаю твое увлечение Орианой… она несравненна. Одолжи мне при случае свой шлем, я тоже не прочь погрузиться в некоторые воспоминания этого Джакомо.

Габриэль пожал плечами.

— К вашему сведению, Рене, монтажер фильма не кто иной, как Рене Ле Энаф, человек, от которого я узнал имя Орианы.

Антуан и Эдуард, посмеиваясь и в то же время поражаясь осведомленности Габриэля, восхищенно присвистнули.

— Мне уже можно вернуться к своим делам или вы хотите еще надо мной поиздеваться?

— Не уходи, посиди с нами, мы работаем над сюжетом «Бамбино!».

Габриэль озадаченно уставился на Антуана.

— Мой мюзикл о Далиде, — пояснил Эдуард. — Мы только что придумали это название; как тебе?

Габриэль поднял большой палец вверх и, улыбаясь, пошел к себе.

«Радио Академия» готовило серию программ, посвященных Жермен Тийон в рамках ее пантеонизации, намеченной на двадцать седьмое мая 2015 года, говоря иными словами, в связи с тем, что ее прах было решено перезахоронить в парижском Пантеоне — усыпальнице выдающихся людей Франции. Вместе с Тийон туда же должны были перезахоронить других участников и лидеров движения Сопротивления: Жана Зе, Женевьеву де Голль и Пьера Броссолетта. Габриэль собрал внушительное количество оригинальных документов и воспоминаний. Не забывая о долге сохранения памяти, министерство культуры поддерживало и поощряло распространение воспоминаний о Второй мировой войне, и потому энтузиазм общественности не ослабевал.