Онлайн книга «Лев Голицын»
|
— «Лакрима Кристи», любимое десертное вино Александры Федоровны. Что скажете? — В первую очередь я бы изменил название. Все-таки «Слезы Христа» звучит слишком претенциозно, — чуть поморщился мой гость, но тем не менее, сделав глоток, после короткого размышления признал: — Вполне достойно. Вкус мягкий, ощущения присутствия сушеных фруктов, нежная танинность, цветочные ароматы. Возможно, роза? Но я слабо разбираюсь в цветах… Этот человек рассуждал как профессиональный сомелье, беседовать с ним было одно удовольствие. Мы раскупорили еще «Белый Сурож», попутно обсудив перспективу местного сорта «кокур» на предмет изготовления строгого хереса; отдали должное французскому дубу («вино — мрамор, а бочка — скульптор!»), потом открыли две коллекционные бутылки европейского порто, уже после второй единогласно признав, что наш крымский ничем не хуже! — М-могу ли я наконец поинтересоваться в-шим именем? — дозрел я. Он тоже ответил не сразу — видимо, вспоминал: — Тойфель. Ганс Йоган Тойфель. — Ст-транная фамилия, вам, наверное, с ней непр… непросто? — О, я ее не в-в-выбирал, но п-привык, — хихикнул он, и мы оба не очень трезво рассмеялись. — Господин Т… Тойфель, уж ежели ж-ж-ж, — зачем-то прожужжал я, — вы столь бо-одро говорит-тя на русском и неплох… весьма разбираетесь в-в винах, так не хотели бы пост-пить к мне на работу? — Лестно, вот прям… от души, — он сморгнул выступившую слезу, — но, может, тогда эт… лучше вы к мне? — К вам — это куда-а? — Это недалеко, верн-нее неглубоко, — попытался неуклюже объяснить мой новый знакомец и собутыльник, — всего исче один т-нель, но верт-тика-льна вниз! — Что ли прям в ад⁈ — Да! Не скажу, что на тот момент его предложение показалось мне глупым. Вовсе нет. Я никогда не считал себя ангелом, более того, в жизни моей были такие проступки, что с разбегу не замолишь. Но даже в глубоком алкогольном опьянении определенные вещи я помнил. И это не страсть к виноделию, не долг перед государством, не трудовой договор с Удельным ведомством и даже не обещания, данные лично царю. Нет… — Нет, — максимально твердо определил я. — Сейчас не могу. Моя жена больна, мне нельзя ее оставить. — Я мог бы решить этот вопрос по одному вашему кивку, — так же трезво ответил Ганс Тойфель, улыбаясь неприятно и жутко. — Мария Михайловна отмучается, вы похороните ее уже послезавтра, на небесах ее ждет покой и свет. Вы же пройдете со мной пить вино до скончания веку, и мы могли бы… — Изыди, — в наш опасный разговор вмешался третий голос. Я обернулся к выходу: в проходе стояла еще одна фигура. Это был седобородый старик в черном монашеском одеянии. Немец раздраженно скрипнул зубами: — Опять ты лезешь не в свое дело, отец Иоанн? — Сказано волею Господа нашего: изыди! В христианской Тавриде нет тебе места ни на земле, ни под землей. В доли секунды раздался громкий свист, пыль слетела со старых бутылок прошлого века, и мой первый гость исчез. А монах, подойдя ближе, неожиданно резко и больно отвесил мне леща по шее! — Иди проспись, сын божий. Завтра комиссию из дворца принимать, стыдно же, право слово… Не помню, как я ушел, как запирал двери, как рухнул на диван в рабочем кабинете. Но к обеду следующего дня, сопровождая трех чиновников на осмотр производства, заметил, что в подвале портвейнов на перевернутом бочонке стоят два бокала. |