Книга Лев Голицын, страница 53 – Андрей Белянин

На обширной террасе я отвел специальную площадку, где начал прикармливать птиц. Когда голова моя стала совсем серебряной, их беззаботное пение меня успокаивало; во многих местах поместья были расставлены кормушки, для чего заранее закупались семечки, пшено и орехи.

Кошки были под категорическим запретом во дворе! Кажется, тогда я впервые озвучил мысль о том, что после смерти желал бы лишь одного: чтобы птицы навещали мою могилу. Но первой ушла любимая и верная Мария Михайловна…

…Многие считали, что я женился на ней ради денег, а она пошла за меня, потому что считалась старой девой. И то и другое — чушь. После венчания я не имел романов на стороне, она взяла на себя все заботы о нашем доме. Более того, как случилась смерть моей бывшей страсти княгини Засецкой, Мария Михайловна приняла обеих дочерей моих, любя и воспитывая как своих собственных. Они отвечали ей тем же теплом и уважением.

Старшая, Софья, вскоре вышла замуж за князя Трубецкого, младшая же, Надежда, оставалась со мной в поместье. Столичные врачи утверждали, что супруга моя являлась неизлечимо больной еще при вступлении в брак, именно поэтому у нас и не было своих детей. Однако климат Крыма, ощущение собственной нужности и всеобщая любовь к ней позволили этой замечательной женщине прожить еще очень долго. Но как же недостаточно…

В последние дни я не отходил от ее постели, держал ее за руку, подавал лекарство, укрывал одеялом. Мы вместе вспоминали смешные истории — например, о том, как на дегустации в подвалах заблудились две юные графини из Нижнего Новгорода и пропали аж на двое суток. Жуткое дело…

Когда же их наконец нашли, они были совершенно пьяны, абсолютно счастливы и категорически не хотели уходить из склада готовой продукции.

Или как наш добрый друг Федор Иванович Шаляпин, гуляя вдоль берега, забрел в какой-то грот и, перекрывая шум волн, своим знаменитым басом орал: «Спаситя-а, па-ма-ги-тя-а!»

Крымские татары из соседнего села решили, что в гроте ревет морской шайтан, и пошли его убивать! Так хорошо еще, из уважения сначала послали ко мне нарочного — спросить, не против ли я небольшого самосуда. В общем, Шаляпина мы тогда, конечно, спасли. Чудом, со скандалами и разборками, но, хвала Аллаху, успели…

Однако великому артисту так понравилась акустика дикого камня, что впоследствии грот пришлось расширить, поставить скамьи, зажигать свечи, и он с удовольствием давал там небольшие оперные концерты, всегда собиравшие самую изысканную публику. Это был несомненный успех!

Да, еще во время первых беспорядков в Москве я встал сразу на обе стороны баррикад, затаскивая в свои погреба в Трубниковом переулке раненых рабочих и сбитых казаков, всех перевязывал, успокаивал, отпаивал лучшим вином, мирил, ни разу не разделяя на правых и виноватых. Для меня все они были русские люди!

А когда в двери начала ломиться полиция, я кричал:

— Пошли вон, фараоново племя, у меня именины, и все, кто находится в моем магазине, — мои гости!

— Как же это так-то? — опешили слуги закона. — А нам-то чего делать? Нам же начальство враз холки намылит и не постесняется…

— Компенсирую, — согласился я, выставив ящик крымского мерло за дверь, и полицейские счастливо отвалили.