Книга Лев Голицын, страница 50 – Андрей Белянин

Вспомнить, сколько мне пришлось намучиться с моими французами, — это же сплошной мат, пот и слезы! С турками работать было куда как проще: дал задание, сделали, расплатился, пожали руки — и все друг другом довольны! А вот европейцу покуда не докажешь, что ты умнее, образованнее, начитаннее и, самое главное, СИЛЬНЕЕ физически, он тебе и руки не подаст…

— Если я что-то и сделал для русского виноделия, то время былых заслуг уже прошло, а кто старое помянет, тому глаз вон! Давайте же прямо сейчас все вместе работать без отдыха, без передышки, насколько хватит нас, и при создании нового виноградарства будем как Антей, который, прикасаясь к матери-земле, всегда черпал от нее новые силы…

Глаза юных студентов горели, в те минуты я понимал, что очень правильно закончил в свое время кафедры римского права и юриспруденции. Там учили произносить речи по всем правилам риторики — так вот, поди ж ты, пригодилось. Как окончательно состарюсь, подамся в педагоги, у меня оно, похоже, получается.

Не хочу углубляться в тонкости и специфические детали работы винодела. В конце концов, мой рассказ никак не документальная книга, полная цифр, доказательств, измерений и точных дат. Но где-то на четвертом году моих трудов на Массандре произошло некое событие, которое никак невозможно объяснить ничем, кроме метафизических иллюзий.

Я всегда считал себя человеком трезвого ума и прежде всего находился в здравой памяти. Пусть в жизни довелось мне повидать и оборотней, и вампиров, и всяких ведьм или мелких бесов, но чтоб встретиться с самим Сатаной — такого, право, не было, и поверить в то даже мне до сих пор трудно…

…Произошло это уже за полночь: я задержался в одном из подвалов за дегустацией новых портвейнов. Быть может, не заметил, как летит время, но, прихватив боковым зрением черную фигуру, замершую в дверном проеме, решил, что это сторож пришел меня поторопить. Однако это был не он.

— Доброго времени суток, уважаемый Лев Сергеевич, — слегка поклонился человек довольно высокого роста, худощавого телосложения, одетый в черный костюм. В руках он держал шляпу и трость с серебряным набалдашником. — Вижу, вы заняты?

— Отнюдь, — даже улыбнулся я. — Прошу вас, милейший, присоединяйтесь! Я, так сказать, сверяю вкусы трех сортов и был бы рад, если бы кто-то разделил мои сомнения…

— У вас найдется лишний бокал?

— Мы в подвалах Массандры, здесь всегда есть лишний бокал!

Он лающе рассмеялся и, подойдя поближе, принял фужер с багряным портвейном «Ливадия». Мы деликатно чокнулись и пригубили. Судя по тому, как незнакомец обращался с вином, он, несомненно, знал толк в дегустациях.

— Я называю его царским портвейном. Не в последнюю очередь потому, что государь наш Николай Второй является его поклонником.

— Что ж, весьма приятно, густой вкус, правильное дыхание, чистый зерновой спирт, тонкие нотки вишневой косточки и чернослива, выдержка не менее трех лет, и, кажется, это ваш крымский «каберне-совиньон»?

— Если точнее, то южные берега Крыма, — я кивнул собеседнику в знак уважения. — Не чувствуется ли излишняя патока?

— Нет, скорее уж, я бы назвал это оттенком горького шоколада.

В его речи звучал едва уловимый немецкий акцент, лицо было узким, как шпага, а глаза разного цвета: один — зеленый, другой — синий. Я предложил открыть другую бутылку с так называемым женским портвейном.