Книга Королева праха и боли, страница 57 – Лив Зандер

Я предостерегающе зашипел:

– Только посмей еще раз так с ней заговорить, и я…

– Что? Проткнешь мне горло костяным шипом? Мой братец ведь предпочитает убивать именно таким способом? Нет, не думаю. – Он прекрасно знал, что здесь, где все слеплено по прихоти его мысли, у меня мало власти. – Совсем не думаю. Для бога ты слишком большой ханжа. Ты пришел спросить моего совета насчет вашего брака? Так уж вышло, что я эксперт во всем, что касается смертного сердца.

– Ты эксперт в грехе и безумии. – Позади неспешно заскрипели пуговицы, проталкиваемые в узкие петли, и я повернулся к брату, застегивающему свой богато расшитый золотом зеленый фетровый камзол. – Когда ты связывал ее душу, ты говорил, что-то… сопротивлялось твоей силе.

– Вон! – рявкнул Ярин через плечо, изгоняя трупы со связанными душами из гор подушек, точно кроликов из их нор. Его «подданные» так и разбежались во все стороны. – Что-то не припоминаю…

– «Прячется в слепой зоне небытия в самой ее сердцевине». – Ада высвободилась из моих объятий и шагнула к моему брату. Вместо волос у нее и впрямь была спутанная масса костей, травы и глины. – Так ты сказал.

– Неужели? Интересно… Нет. – Ярин подошел к круглому столу, взял с украшенного бриллиантами блюда виноградину и отправил ее в рот. – Что-то еще? Меня ждут души, которые нужно собрать, и мысли, которые следует оформить. Если ты не хочешь ненадолго отложить свою угрюмость, братец, и отдать должное моим трупам вместе со… – Его взгляд метнулся к моей жене, и он с ухмылкой наклонил к плечу голову. – Ты вроде как только что велела мне заткнуться? Никто никогда не говорил мне… Нет, на самом деле заткнуться меня просили многие, но никогда – в своих мыслях. Ох, Енош, она очень, очень особенная.

Да, особенная, но между нами все еще стояли мои вековые сомнения.

– Она носит мое дитя? Мое божественное дитя, которые мы не способны ощутить?

Вся веселость мигом слетела с него, брат резко выпрямился и шагнул к Аде. Я редко видел бога Шепота таким серьезным.

– Божественное дитя, говоришь?

Колени мои дрожали.

Нет, не мои.

Это тряслись ноги Ады, тряслись, угрожая сломаться, как бы она ни прятала это под измазанным грязью платьем, изображая силу, которой – я знал – в ней больше не осталось ни капли. Мне не нужно было чувствовать ее душу, чтобы видеть, как она надрывается. Ожидание ответа Ярин было для нее равносильно пытке.

– Я чувствую… – Ярин зажмурился, протянул к Аде руку и повел ею сверху вниз, ото лба к груди и ниже, не касаясь моей жены даже кончиками пальцев, подрагивающих в дюйме от нее. – Печаль. Гнев. Много печали, много гнева. Надежда – твой страх, и страх – твоя надежда. И… ничего. – Пальцы остановились, сжались и разжались под ее пупком. – Пустота, которая не отвечает мне. Вот здесь.

В ее животе.

То, что я ощущал всякий раз, когда избавлял плоть и кости Ады от разложения, отмахиваясь от странности, как от всего лишь очередной грани ее сопротивления мне. Нам.

Время остановилось.

Как же слеп я был.

– Ты тоже это чувствуешь? – Ярко-зеленые глаза Ярина уставились на меня, и когда я кивнул, он вздохнул. – Мне не удается это контролировать. Никогда не сталкивался ни с чем подобным.

– Эйлам с-сказал что-то нас-счет… – Ада готова была разрыдаться, ее кости отяжелели от боли. – Что во мне много жизни… Больше, чем в остальных.