Книга Баллада Пепла и Льда, страница 100 – Анна Платунова

— Уголек! Иди ко мне, мальчик.

Я не увидела коня, сливающегося по цвету с встающей на горизонте чернотой, но он сам пришел на зов, испуганно фыркая в сторону октопулоса.

— Не бойся, не бойся. — Я погладила его по морде, успокаивая. — Хороший мальчик.

Ногу на круп удалось закинуть не с первой попытки: я не привыкла забираться на коня, схватившись за луку с левой стороны. Послушный конь нервно переступал ногами, но не двигался с места. Ладонь, испачканная кровью, снова и снова соскальзывала. Я закричала, завыла, как дикий зверь, вложив в этот крик всю боль и безнадежность: за моей спиной остался укрытый тьмой гарнизон, и я не сомневалась, что отец погиб. Отчаяние придало сил — я вскарабкалась в седло.

Придерживая поводья одной рукой, я поскакала в Сул.

…Из трех городов, пострадавших во время прорыва, Сул оказался разрушен меньше всего. То ли потому, что находился чуть в стороне, в низине между холмов. То ли потому, что в городке собрали небольшой, но сработанный отряд, возглавляемый молодым оградителем — вчерашним выпускником Академии. Мне рассказали, что он сумел поднять щиты и удерживал их довольно долго, дожидаясь помощи отдаленных гарнизонов.

Однако я тешила себя надеждой, что и я, опередившая на полчаса основную волну Прорыва, внесла свой вклад в спасение города.

— Закрывайте ворота! — заорала я, влетев в беспечно распахнутые деревянные створы. — Прорыв!

Я спешилась, увидела перепуганного городского стража, бегущего ко мне; двое других уже налегли на лебедку, опуская чугунную решетку. Силы оставили меня, и я потеряла сознание.

События последующих дней я провела в дурмане непрекращающихся кошмаров и боли, выныривая лишь ненадолго, когда чьи-то руки подносили к губам чашу с горьким снадобьем.

— Глотай, глотай, девочка. — Шершавая ладонь гладила меня по вспотевшему лбу. — Полегче станет. Жаль, нет дара у меня. Я ж не целитель, только лекарь.

Кто-то разматывал бинты на плече, сокрушенно цокал, втирал мазь в дергающее, как больной зуб, плечо, отчего я выгибалась дугой и грызла и без того искусанные губы.

— Ничего, ничего… Заживет… Долго заживать будет, но заживет.

Время от времени сквозь опущенные ресницы я видела пожилого мужчину в накидке городского лекаря, он толок в ступке ингредиенты, нагревал их в небольшом тигле, бесконечно бурчал под нос, уходил и приходил — покрытый серой пылью с ног до головы, и его уставшее лицо было таким же серым, как эта пыль.

— Прорыв… — прошептала я пересохшими губами, когда смогла говорить.

Лекарь услышал, подошел, наклонился надо мной, посмотрел с горечью.

— Все закончилось, девочка.

— Все… плохо?

— Плохо. Но лучше, чем в Лифрее и Истэде…

— Футляр! — встрепенулась я.

Зашарила по перебинтованной груди, пронзенная мыслью, что я потеряла послание отца. Лекарь скорбно покачал головой.

— Ты не помнишь. Третьего дня приходили люди… Я не очень разбираюсь в воинских подразделениях, но, кажется, эти из личной гвардии императора. Они забрали футляр. И ждут, пока ты немного придешь в себя, чтобы отвезти тебя в столицу.

Я в ужасе приподнялась на локтях, вглядываясь в полумрак мансардной комнаты.

— Выставили охрану у дома. Сюда я их не впустил. Ты ведь знаешь, что сделал твой отец?

Именно тогда я в первый раз услышала о предательстве полковника Дейрона.