Книга Хозяйка расцветающего поместья, страница 138 – Наталья Шнейдер

Не стану думать об этом. Не до того пока.

Муж отстранился.

— А еще я соберу дворянский совет. Соседи должны знать, и, может быть, мы действительно не позволим мору выйти за пределы Комаринского уезда.

— Он уже вышел, — негромко напомнила я. — Болезнь идет с порта Понизовья. Поэтому я и попросила тебя написать влиятельным знакомым. Но ты прав насчет совета. Мы должны действовать сообща, иначе все бесполезно.

— Значит, постараемся не позволить холере разгуляться у нас, — все так же уверенно сказал муж. — Я сейчас же пошлю к Крашенинникову, пусть отправит охлоренной извести, чтобы на всех хватило. И предупрежу матушку, конечно. Соню. Остальных сестер, хоть они и далеко сейчас: нужно время подготовиться. Еще… Господа могут приказывать, но как заставить крестьян подчиниться?

— Я подготовлю понятные объяснения, чтобы можно было рассказать старостам, а те уж пусть сами строят своих людей.

— Строят? — переспросил муж.

— Во фрунт, — хихикнула я.

Муж тоже рассмеялся.

— Я могу занять кабинет твоего батюшки? — сказал он, когда мы перестали веселиться.

Странное дело, я прекрасно понимала всю серьезность ситуации, но сейчас совершенно не боялась. Вместе мы справимся. Должны справиться.

— Конечно. И пошли в Дубровку за своими вещами.

— Вместе с инструкцией для Прасковьи и Емельяна, — кивнул он.

Дворянский совет собрался через три дня. За это время в моей усадьбе больных не появилось. Из работников расчета попросили примерно треть: взрослые стремились домой, к семьям. Подростки остались почти все, кто-то даже против воли родителей. «Мы от барыни ничего кроме добра не видели, авось и тут поможет», — так говорили те, кто решил не уходить. Я надеялась, что удастся сберечь хотя бы молодежь, — но не забывала готовиться к худшему развитию событий.

Вести из деревни были нерадостные: больных становилось все больше, слег староста. Об этом я узнала из письма, переданного солдатом. Впрочем, пока рано было делать выводы об эффективности принятых Стрельцовым мер: инкубационный период у холеры — пять дней. К тому же подчинялись крестьяне нехотя, несмотря на все объяснения, а когда исправник велел залить раствором хлорки все колодцы, народ едва не взбунтовался, подумав, будто колодцы хотят отравить. Спас положение — возможно, и сам того не желая — мужик, которого я выставила из усадьбы за попытку умыкнуть «клад». Когда он сказал, что, поди, барыня исправника научила, та тоже какую-то вонючую гадость в колодец кидала, люди решили, что барыня «зря народ забижать не будет». Почти в каждой семье нашелся ближний или дальний родственник или какой знакомец, работавший у меня.

Иван Михайлович тоже отправил мне письмо — с благодарностью. Он, конечно, не стал верить мне сразу, а в лучших научных традициях на половине пациентов попробовал кровопускание, пиявок и морфин, которые рекомендовали иностранные медицинские журналы, а на второй половине — методы, позволяющие хоть как-то восстановить потерю жидкости. Разница была слишком явной, хватило и пары дней, чтобы понять. «Будь вы мужчиной, я счел бы за честь иметь вас среди коллег», — писал доктор, и я изрядно повеселилась над этой фразой.

Больше поводов для веселья у меня не было. Особенно когда слово на обсуждении взял доктор Зарецкий.

Виктор признался, что, будь его воля, Зарецкого бы и близко не подпустили к дворянскому совету. Но не пригласить его было нельзя. Не только как уездного доктора — чиновника двенадцатого класса, а и как потомственного дворянина и владельца имения, на территории которого стояли деревни, где жило в общей сложности не меньше сотни «душ». Мужского пола. Справное хозяйство по местным мерками неважно, что его владелец купил эту землю относительно недавно, а не унаследовал. Зато меня саму еще пару месяцев назад не пригласили бы на совет как не прошедшую имущественный ценз. Дело меняли подаренные мне Виктором земли с вернувшейся Ольховкой и еще парой совсем маленьких деревень.