Книга Полное ведро неприятностей, или молочная ферма попаданки, страница 44 – Хелен Гуда, Агния Сказка

— Нет, давай ехать без остановки на ночевку, — практически взмолилась я, и Ярис нахмурился, покачал головой и щелкнул поводьями, подгоняя лошадь.

Не ночуя ни где, мы ехали обратно, и теперь тишина летней ночи уже не казалась благословенной. Она давила своей мрачной угрозой, словно предвестник надвигающейся бури. Я ощущала, как Ярис едет рядом, и старалась не показывать ему, как сильно боюсь. Я сжимала кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Впереди нас ждала ферма, и я молилась, чтобы мои самые страшные опасения не подтвердились.

Не сомкнув глаз всю ночь, мы гнали телегу по ухабистой дороге, словно сама земля противилась нашему возвращению. Луна, обычно ласковая повелительница ночи, казалась сегодня жестокой насмешницей, печально подсвечивая путь, превращая безобидные кусты в зловещие силуэты, готовые наброситься из темноты. Ярис, уставший и измученный, лишь изредка бросал на меня украдкой взгляды. В его глазах читалась тревога, но он мужественно молчал, понимая, что мое сегодняшнее состояние — не просто женская прихоть или нервный срыв, а скорее жуткое предзнаменование, которое пронизывает меня до костей, сковывая каждое движение.

Лишь с первыми, робкими лучами забрезжившего рассвета впереди показались знакомые очертания — пологие холмы, за которыми скрывалась наша ферма, наш дом. Сердце на мгновение замерло в ледяном предчувствии неминуемого, всепоглощающего ужаса. И оно, к сожалению, оказалось право.

То, что открылось нашему взору, было подобно кошмарному, болезненному сну, от которого хотелось немедленно проснуться. Вместо живописного, умиротворяющего пейзажа, приветствовавшего нас каждое утро пением птиц и ароматом свежескошенной травы, простиралась выжженная, безжизненная земля. Яркое, безжалостное пламя с жадностью пожирало то, что еще недавно было нашим уютным фермерским домом, превращая его в груду тлеющих углей. Клубы густого, черного дыма, словно призраки безысходности, поднимались в багровое, от зари, небо, отравляя все вокруг своим удушливым запахом. Поля, еще вчера колосившиеся золотой, спелой пшеницей, обещая щедрый урожай, чернели теперь обугленными, безжизненными огрызками.

Не чувствуя под собой земли, словно в лихорадке, я вскочила с телеги, не обращая внимания на боль в затекших ногах, и побежала вперед, задыхаясь от едкого, горького дыма, застилающего глаза. Ярис, с искаженным от ужаса лицом, следовал за мной, но я почти не замечала его.

— Буренка! — кричала я, надрывая голос, вкладывая в этот вопль всю свою боль и отчаяние, — Буренка. Где вы все⁈ Что случилось⁈

На обочине, с трудом передвигаясь, словно сломленные куклы, сидели наши работники. Все они были избиты, их лица опухли и покрыты багровыми ссадинами и кровоподтеками, глаза застилала пелена боли и страха. Я подбежала к ним, охваченная липким, парализующим ужасом, чувствуя, как внутри меня что-то лопается.

— Что… что здесь произошло? — прохрипела я, чувствуя, как дрожит каждая клеточка моего тела, как подкашиваются ноги, готовые подвести меня в любой момент. Слова вырывались с трудом, горло сдавил невидимый спазм.

Из клубов пепла и дыма, словно призрак, вышел Степан, лицо которого исказилось от физической и душевной боли. Он держался за сломанную руку, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, но в его глазах плескалась лишь пустота.