Книга Тайна двух лагерей, страница 183 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Коля начал опыты, и все проходило довольно гладко. Никто ни о чем не догадывался, не задавал никаких вопросов. О том, как чувствует себя Эмма, я не спрашивал, но стал замечать, что у Коли по утрам усталый вид. Однажды он признался, что Эмма несколько раз за ночь могла проснуться, сесть в постели и смотреть на него не отрываясь. Какой нормальный человек отнесся бы к этому спокойно?

– Это тяжело, – согласился Стас.

– Коля трудился с начала 1967 года. Он не уходил в отпуск, не брал отгулы, у него почти не было выходных. Из веселого человека он превратился в вечно хмурого и неопрятного. И тогда я стукнул кулаком по столу: либо он уходит в отпуск, либо я его похороню прямо в лаборатории. Он сдался тогда. Дела с созданием препарата шли не очень. Не хватало денег, требовались новые реактивы, чувствовалось напряжение в группе его помощников. Коля подозревал, что люди начинали о чем-то догадываться.

Я отпускал его в отпуск с тяжелым сердцем. Он решил съездить с Эммой в горы, где мы с ним несколько раз бывали. Став мужем, он забыл о своем увлечении. Он вообще от многого отказался. Например, от фотосъемки, которой «болел» еще со времен нашего студенчества. Я не знал, что больше его не увижу. Вместо него ко мне пришла Эмма и рассказала про несчастный случай. С ее слов, он сорвался в пропасть, потому что был без страховки. Я ей не поверил. Коля всегда следил за экипировкой и не лез на рожон. Он был горяч и безрассуден, но только не тогда, когда мы покоряли горные вершины. Однако при Эмме я и вида не показал. Не до того было.

Эмма попросила меня проводить ее в лабораторию. Сказала, что знала о планах мужа и была ему благодарна. В тот момент я подумал, что, наверное, сильно ошибался на ее счет. Если друг посвятил ее в свои планы, то имел на то основания. Это была их беда, а я не имел права думать об Эмме плохо. Но так говорил мой мозг. А сердце не поверило здравому смыслу.

Итак, я спросил у Эммы, зачем ей нужно в лабораторию. Доступ туда ограничен, пускают далеко не всех. «Тогда сходи ты, – попросила она. – И принеси мне его записи. Это моя память. Не хочу, чтобы кто-то воспользовался его трудами. А еще я просто хотела увидеть то место, где он был в последний раз».

Думаете, Станислав Васильевич, что мой разум оказался сильнее чувств? Куда там! Я устроил Эмме возможность посетить лабораторию. Разумеется, она была там под моим присмотром. Постояла, осмотрелась, а потом сползла по стенке на пол. Я подал ей воды, она пришла в себя. Нужно было торопиться, могли вернуться сотрудники. Эмма забрала папку с наработками Коли, и мы ушли. Больше я ее не видел.

– Виктор Егорович, – начал Стас. – Я благодарен за то, что вы сейчас рассказали. Это многое проясняет.

– Я понимаю, понимаю, – быстро заговорил Головин. – Понимаю, что нарушил, что виноват, что это было подсудным делом. Но, Станислав Васильевич, я тогда был не в себе. А когда очнулся и все осознал, то понял, что готов понести наказание.

– Пошли с повинной в милицию?

– Никуда я не пошел. Продолжил занимать свой пост, потом меня повысили, потом снова, а там и награды, и регалии, и все, что к этому прилагается. А я ждал.

– Чего же вы ждали?

– Эмма забрала из лаборатории не только записи Коли. Пропала пробирка с опытным материалом. Она была специально помечена синей клейкой лентой, чтобы ее случайно не потеряли. Конечно, содержимое требовало значительной доработки, но Коля не успел довести дело до конца.