Книга Порченый подарок, страница 174 – Галина Чередий

— Дурным все может закончиться… Или ослабнуть совсем да сгинуть зверь может, а без него аниру и жизни нет, или сорвется и силком пометит, а это обида вековечная, непростительная и позор перед всеми, да и не ляжет метка по-настоящему, когда не по доброй воле, не будет ладно между супругами, а значит, все равно по гроб мучиться.

Бора замолчал и прикрыл глаза, опять прячась от меня.

— Ты не все сказал. Насколько все плохо?

— Жена моя, вот видишь ты какая… — нежно и устало улыбнулся он, поцеловав меня в лоб. — Только что ведь тревожилась больше от того, что метка с твоей волей да разумом сотворить может, что возлечь тебя со зверем заставит, а теперь же только то, что со мной, в уме держишь, о себе забыла враз.

Я уставилась удивленно. Ну о чем он говорит?!

— Бора, заветами Пресветлой и так замужней женщине, по сути, дадено свою волю и ум супругу подчинять, в том нет особого выбора у нас. Боюсь я ведь не в твою власть полностью отдаться, а того, что ты этой властью злоупотребить сможешь.

— За это время разве не узнала ты меня хоть чуть, Ликоли? Сердцем не чувствуешь, что ни в коем разе я не сотворил бы того, чего опасаешься? Я же перед тобой и так и эдак открываюсь нараспашку. Гляди на любого.

— Мое глупое сердце однажды уж подвело меня, — покачала я головой, снова старательно разглаживая морщинки в уголках его рта и не собираясь все больше держать в себе, — но, видно, ничему та ошибка меня не научила, потому что не просто прикипать к тебе начала, я так сильно доверять тебе во всем хочу.

— Так и доверяй, я же для того и живу с того момента, как тебя встретил. Ради твоего доверия, близости, выполнения желаний. Любимая, дети да люди верные, что на меня полагаются и опорой тоже служат — вот и все, что важно для меня.

Что же за ребрами так тепло и трепетно от его слов, что же голова кругом, и только и хочется целовать-миловать-тискать да смеяться от непонятной радости? А ведь у нас еще и очень важные дела не деланы и не все вопросы спрошены.

— Выходит, нет в метке того подвоха, о котором Рекра говорила?

— Рекра? — мгновенно помрачнел Бора. — А она-то чего к тебе полезла?

— Пожалеть, мол, не местная тоже, и всю истину мне поведать захотела. Но я ей не поверила, а Инослас — так подавно.

— А и верно — не местная… — прищурился супруг. —Еще этот мне воин твой… — ворчливо заметил он и покачал головой с легким укором. — А ты у меня тоже хороша, оставил в доме под присмотром, но все равно же… Ох, жена моя, мне с тебя прямо и вовсе глаз не своди, хотя и так каждый раз оторваться сил никаких не напасешься. А что метки касаемо, тут есть, конечно, кое-что. Как позволишь ее поставить, то уже, пока я жив буду, нигде и никогда от меня не скроешься. Всегда я буду знать, где ты, найду, хоть на другом краю света очутишься.

— Ну пока это страшно не звучит, — пожала я плечами. — Ежели ты обижать меня не намереваешься, то и скрываться от тебя мне смысла не будет.

— И еще… Ни с кем тебе сладости в постели не видать, Ликоли. Позволишь отметить — и только со мной блаженство знать сможешь. — Предводитель совсем лицом потемнел, верхняя губа у него задергалась, задышал чаще, а голубое в глазах стало почти густо-синим. — Даже если душа к кому другому после потянется, влюбишься сердцем непостоянным девичьим, а телом мне все равно принадлежать будешь. Пока дышу, пока кровь моя горяча, и твоя будет лишь для меня одного вскипать, и плевать, если и ненавидеть эту тягу станешь, а перестать жаждать в себе лишь меня не сможешь.