Книга Порченый подарок, страница 142 – Галина Чередий

— Ну ты сравнил! — вскинулась я, забываясь. — Волосы светлые и гладкие или темные и с кучеряшками — это же тебе не зверюга под кожей!

— А под шкурой у зверюги все тот же я! — пожал плечами Бора. — Коли ты волосы сострижешь или вымоешь тем отваром, которым наши девушки свои еще светлее делают, так от того другой станешь?

— Не стану, но все равно! — Мой разум будто раскололся надвое. — Не можешь же ты ждать от меня, что я мигом перестану бояться? Ты мне ничего не сказал, и все молчали! И я видела, что никто на мою защиту против тебя не встанет!

— Так потому, что не нужна тебе от меня защита, жена моя! Не нужна и никогда не будет! Ты моему зверю так же дорога, как и мне, кто сдуру сунется между нами — так легко, как твой провожатый, уже не отделается.

— Но я не желаю повторений такого! Ранив его, ты меня испугал чуть не до смерти! Не понимаешь?

— Не понимаю… то есть вроде и да, уже сейчас, но не тогда. В тот момент Инослас виделся препятствием, угрозой, и убрать его от тебя, обезопасить было правильно…

— Для зверя, — закончила я за него. — Все же ты-человек и ты-зверь разные?

— Да, — как через силу признал мой супруг, — но не настолько,чтобы это хоть что-то меняло в моем отношении к тебе.

Мы помолчали некоторое время, я — не совсем готовая продолжать этот спор, а Бора — не навязывая мне его продолжение.

— Что же, — решила я подвести итог, — ты четко дал понять, что выхода для меня в виде возвращения в мою прошлую жизнь не существует.

— Нет, Ликоли, никакой жизни, в которой мы поврозь для нас обоих уже не существует.

— В таком случае давай вернем этого зверя на место, — кивнула я на дикаря, — и пойдем знакомиться ближе с твоим.

— Я ведь с первого взгляда на тебя почуял сердцем, что ты такая! — расплылся в абсолютно мальчишеской улыбке от уха до уха Бора.

— Какая?

— Единственная подходящая!

Мое сердце заныло, разрываясь на две части от выражения надежды и даже мало скрываемого ликования на лице Бора. Одна часть сама наполнялась до предела радостью и безмерной легкостью, таким ласковым теплом, которое можешь ощутить лишь от созерцания того, что ты каким-то образом делаешь счастливым другого, совсем не безразличного тебе человека, и это много ценнее и приятнее, чем когда кто-то трудится над твоим собственным счастьем. Другая же по-прежнему пребывала в мрачном смятении, наполненная отрицанием, неверием, что хороший исход возможен, а еще и каким-то тяжелым предчувствием, похожим на неизбывную ноющую боль в глубине, настырно твердящую, что все обязательно будет плохо, вне зависимости, насколько я буду стараться. Будто и то, что мне представляется преодолимым и не таким уж дурным, на самом деле окажется хуже некуда.

— Лекуб! — позвал Бора с той самой странной властностью в голосе, что поразила и почти сбила меня с ног сегодня утром, правда, сейчас это был лишь слабый отзвук той мощи, но не уловить и его было просто невозможно.

Вороной сразу же повернул в нашу сторону голову, и я тут же поняла, что его настроение стремительно портится. Он зыркнул темным глазом на меня, словно упрекал в чем-то, а потом уставился прямо на предводителя и стал приближаться, подчиняясь повелительному движению его ладони. Но выглядел он при этом так, как будто следует его приказу не из собственного желания, а по принуждению, которого нельзя избежать, и бунтовать нет смысла.