Книга Эхо древних звёзд, страница 92 – Charmonium

Оттавио увидел того ксендрианца в камере и... Что-то внутри сломалось. Не было ни мыслей, ни эмоций – только первобытная ярость. Хруст костей под пальцами, истошные крики жертвы – всё это казалось далёким, нереальным. Он действовал как автомат, методично разрывая на кусочки плоть существа, убившего его жену. Кровь забрызгала стены, лицо, одежду – но он не чувствовал ничего. Только пустоту там, где раньше была любовь.

Когда Оттавио смотрел на чуть повзрослевшую Лиру, его желудоксворачивался в тугой узел, как старая тряпка, выжатая до последней капли. Светлые волосы, которые он собирал в тугой хвост, – точно такие же ниспадали на плечи дочери. Голубые глаза, холодные и пронзительные, словно осколки льда, как будто Кросс смотрел в зеркало, а не в лицо маленькой девочки.

Он часто смотрел на фотографию Сары. Каштановые волосы, карие глаза — все это растворилось в памяти, как кровь в воде. Лира же… Дочь была точной копией его самого. Отражение Оттавио в миниатюре. Ни единого намека на мать. Ни изгиба бровей, ни мягкости губ, ни теплоты взгляда. Только Оттавио. Только его черты, его холод.

Вместо того чтобы стать связующим звеном между ним и Сарой, Лира стала напоминанием о том, чего он лишился. Она была живым памятником его потере, но не такой, какой он хотел бы ее видеть.

Это вызывало в нем что-то, что он не мог контролировать. Отторжение. Не к дочери. К самому себе. Оттавио хотел ненавидеть ее за это. Хотел возненавидеть эти светлые волосы, эти голубые глаза, эту холодную сосредоточенность, которая так походила на его собственную. Но вместо этого ненависть обращалась внутрь. На себя.

– Почему ты не похожа на нее?! — кричал Оттавио однажды, когда она была еще маленькой. Лира тогда замерла, как испуганный зверек, и посмотрела на него своими огромными глазами. – Почему ты не можешь быть больше похожей на свою мать?

Она не ответила. Только опустила голову и закусила губу. А он смотрел на нее и чувствовал, как что-то внутри него медленно умирает. Как будто с каждым днем она становилась все больше его частью, и все меньше — Сары. И это разрывало его на части.

Ночами он лежал без сна, представляя, каково было бы сейчас, если бы Сара была рядом. Если бы она могла обнять их обоих.

Иногда Оттавио подходил к кровати Лиры, пока она спала. Смотрел на неё. Пытался найти хоть что-то. Хоть малейший намек на Сару. Но находил только себя. И это сводило его с ума.

– Прости меня, — шептал Оттавио, когда был уверен, что дочь не слышит.

Оттавио Кросс сидел в кресле, которое когда-то принадлежало командующему базой. Теперь это был его трон – чертовски неудобный символ власти, обтянутый искусственной кожей, со сломанным подлокотником. Перед ним крутились голограммы: Лира в столовой Зенотара, Лира на лекциях, Лира с этим мальчишкой – Лео. Мерзкий щенок с лицом, слишкомкрасивым для собственного блага, и руками, которые слишком часто тянутся к его дочери.

Он наблюдал за каждым их взаимодействием. Вот Лео протягивает ей стакан сока. Вот кладет руку на спинку её стула. Оттавио пальцами впивался в подлокотник, представляя, как сжимает шею парня. Но потом видел, как Лира улыбается в ответ, и что-то внутри него замирало. По крайней мере, она выбрала человека. Не этих мерзких тварей, которых он годами вырезал как раковую опухоль из тела человечества.