Книга Тихая пристань, страница 68 – Анна Рогачева

Агафья, чье отношение окончательно перешло от страха к соучастию, как-то сказала:

— Смотри, сестра, теперь ты сама себе хозяйка. У тебя свой очаг. Это и сила, и обуза. Теперь все твои беды и удачи — только твои. И забор между нашими домами — не просто жерди. Это — граница.

Это была не враждебность, а констатация. Арина понимала: Агафья, помогая, одновременно отгораживалась. Чтобы, если грянет гром, иметь возможность сказать: «Это ее дом, ее дела». Это было разумно. И горько.

Внутренняя жизнь дома началась с малого. Первую ночь они ночевали еще в хлеву, но утро встретили уже в новой избе. Арина разожгла в печи первый, пробный огонь — не для готовки, а «чтобы дух прогореть». Дым, ища выхода, повалил сначала внутрь, заставляя всех кашлять, но потом, подчинившись тяге, устремился в трубу. Этот момент — первый столб дыма из их собственной трубы — они наблюдали, выйдя на улицу, словно за гипнотизирующим зрелищем.

Петька воспринял это со всей серьезностью. Он провел инвентаризацию их имущества: инструменты, запас гвоздей, мешок муки, соль в берестяном туеске, их жалкая посуда. Все это он аккуратно разместил по полкам, которые сам же и сколотил.

— Порядок должен быть, — сказал он, и в его тоне звучали отголоски Степана. — Чтобы знать, что есть и где лежит. На случай чего.

«На случай чего» — эта фраза висела в воздухе их нового дома незримой, но прочной паутиной. Арина понимала, что Петька не просто наводит порядок. Он готовится. К чему — он и сам толком не знал. Но инстинкт подсказывал: крепость должна быть готова к осаде.

Именно Петька принес следующую тревожную весть. Вернувшись из села, где он ходил обменять пару заржавевших, но целых серпов, он был мрачнее тучи.

— Мам, говорят, того странника… того, что про сибиряка спрашивал, нашли.

— Нашли? Где?

— В Чертовом болоте. Вернее, не нашли, а… нашли его посох. И шапку. А его — нет. Болото не отдает. И шепчут уже, что это не странник был, а… сам тот колдун. Что его темные силы в трясину и утянули за то, что он здесь, рядом с нами, силу свою проявлял.

Арина почувствовала, как холодеют пальцы. Это была ужене охота. Это было мифотворчество. Реальность обрастала леденящими душу подробностями, которые было невозможно проверить и невозможно игнорировать. Мертвый (или исчезнувший) человек превращался в жертву темных сил, что автоматически делало окрестности местом «нечистым» или, наоборот, «охраняемым» ими. И их дом, новый, чужеродный элемент на этом мифологическом ландшафте, мог легко стать частью легенды. Со знаком «плюс» или «минус» — неважно. Важно, что на него бы указывали пальцами.

— Что еще говорят? — спокойно спросила она, хотя внутри все сжалось.

— Говорят… что пан Гаврила после этой новости будто ожил. Кричит, что его враг повержен, что вода очистилась. И велел служить молебен о здравии. И… — Петька замялся, — … и прислал в село мешок гречки. На помин души невинно убиенного.

Тактика менялась. Пан, не сумев найти реального врага, создавал своего, мифического, и теперь торжествовал победу над ним. Это было гениально и страшно. Ибо побежденный мифический враг мог воскреснуть в новом обличье в любой момент. Например, в обличье одинокой женщины с детьми, построившей дом на пустоши слишком быстро и слишком умело.

В этот вечер Арина не стала шить. Она сидела за своим столом, перед ней лежала береста и обгорелая лучина для письма. Она сидела и вооружалась списком. Береста — единственное, что пока не требовало от неё ни денег, ни объяснений. Что ж, начнём с дурного, как при осмотре больного. Итак, угрозы.