Книга Мёртвые уши, или Жизнь и быт некроманта, страница 68 – Маргарита Преображенская

Несмотря на закрытый фасон, корсет и крой придавали моей и без того вполне нормальной фигуре удивительную соблазнительность форм, плотно обхватывая талию. В таком наряде нельзя было просто ходить, сидеть или есть, он был предназначен только для того чтобы гордо ступать, чинно восседать или с достоинством вкушать изысканные яства. До ужина, как сообщили горничные, оставалось ещё некоторое время, которое я решила использовать для того, чтобы отрепетировать свой парадный выход – ведь такого шикарного костюма у меня не было никогда!

Когда репетиции мне надоели, я не смогла удержаться от искушения узнать, что делает Люрор де Куку. Зеркал в комнате было достаточно, все в человеческий рост, поэтому первое же прикосновение к холодной глади дало желаемый эффект. Я увидела покои моего новоявленного жениха, оформленные не менее роскошно и помпезно, чем мои. Некромант, тоже одетый к ужину с иголочки, стоял в центре комнаты и как-то судорожно сжимал в руках что-то лёгкое и невесомое, словно светлое облачко или поцелуй ветра. Когда он порывистым движением поднёс это к лицу, я вдруг поняла, что у него в руках моё платье, которое недавно унесли горничные, якобы для того, чтобы починить.

Люрор деКуку мял и комкал тонкий материал длинными сильными пальцами и шумно втягивал носом его запах. Странное дело, но от каждого его прикосновения к платью мне становилось как-то не по себе, будто это были прикосновения к моей некромантской сущности, к силе, горящей внутри, как неугасимое пламя, и трепещущей от каждого его действия. В какой-то момент некромант замер, возможно, заметив мой взгляд, а я быстро задвинула зеркало ширмой, стоявшей поодаль, чтобы разорвать связь, а когда заглянула снова, комната была пуста. Может быть, мне просто показалось? Когда нервы уже который день на пределе, и не такое привидится.

И тут я вспомнила о Карломане. Как он там?! Может быть, сердится на меня или места себе не находит от беспокойства, не зная, что со мной? Очень хотелось послать ему весточку, но как это сделать? Я подошла к окну и посмотрела в темнеющую даль. На лепных украшениях фасада сидели два воробья и чирикали в своё удовольствие, причём один и них точно был русским.

– Она мне так и сказала: «Орёл!» И всё тут! – утверждал он, гордо выпячивая впалую грудь. – Вот это эффект! А тебя как называют?

– Чир-рик! – ответил его спутник.

У меня создалось впечатление, что говорящий воробей был оборотнем, а его собеседник – обычной безмозглой птицей.

– Низко же тебя ценят, чирик, – пошутил воробей, переставив ударение в последнем слове на первый слог, а мне пришла в голову одна, как обычно, дико креативная идея.

Быстро начеркав небольшое, но пылкое послание Карломану, в котором я путано рассказала о случившемся со мной, просила не обращать внимания на слухи, заверяя в вечной любви, и, свернув его в маленький свиток, какие привязывали к птичьим лапам, я подошла к окну и, взглянув на воробьёв, нежно сказала:

– Орёл! Беркут! Сокол легкокрылый!

Воробей-оборотень, радостно прислушиваясь к русской речи, пододвинулся ближе, но пока недостаточно, чтобы его поймать, а я лихорадочно вспоминала другие названия хищных и гордых птиц.

– Бородач-ягнятник! Этот…м-м-м… сип…тювик!

– Что?! – удивлённо пробормотал воробей, а я, изловчившись, схватила его, зажав в кулак, и закрыла окно.