Книга (не) Пара Его Величества. Связанные судьбой, страница 123 – Марина Ружанская

— Двадцать третьего сентября начинаются Элевсинские мистерии, — медленно, внятно проговорил он, не отрывая темно-синего взгляда от моего растерянного лица. — Это через шестьдесят шесть дней.

Я опешила от такой резкой и абсолютно неожиданной смены темы. Мой перегруженный мозг беспомощно замер.

— Причем тут схождение Персефоны в подземный мир? — нахмурилась я, пытаясь поймать ускользающую нить его витиеватой мысли.

— Будем считать, что «Аид» уже похитил свою «Персефону», — хмыкнул он, и его руки уверенно сжались на моей талии. — Но вместо шести месяцев… я прошу у тебя шестьдесят шесть дней, на которые ты останешься моей женой. Не пленницей. Не заложницей. Женой.

— Что? Ты отвратительный богохульник! — выдохнула я, чувствуя, как жар разливается по щекам.

— Просто ужасный, — без тени раскаяния согласился он.

— И невероятный самодур! — возмутилась я еще сильнее.

— Должность обязывает, — коротко ухмыльнулся он и вновь стал серьезным, почти суровым.

Я тоже затаила дыхание, чувствуя, как судьба зависла на острие ножа. Я облизнула губы, все еще ощущая на них вкус его поцелуя.

— И что же… что будет после Элевсинских мистерий?

— Ты получишь свой развод, — он сказал это четко и ясно. — Если все еще захочешь. И если это вообще работает. Даю слово.

— Зачем ты это делаешь, Шэр? — прошептала я, вглядываясь в его лицо, пытаясь разгадать эту сложную, противоречивую игру. — Даешь мне формальную свободу, надеясь, что я ею не воспользуюсьчерез десять недель? Снимаешь с себя ответственность за мой возможный будущий бунт?

— Не хотел, чтобы это выглядело именно так, — он поморщился, и в его глазах на мгновение мелькнула странная тень. — Скорее… это означает: «Я даю тебе право все разрушить, потому что верю, что смогу за это время заставить тебя полюбить меня»… Полюбить так же, как я люблю тебя. Это, кстати, и есть третья причина.

Я замерла. Словно время остановилось, застыв в густом, тягучем янтаре. Он тоже умолк, и тишина в комнате стала оглушительной, нарушаемая лишь далеким, навязчивым стрекотом цикад и едва слышным журчанием фонтана.

Это… это сейчас было признание? Мне не послышалось?..

Но он же не мог сказать это всерьез? То, чтто он… любит меня?

Несмотря на жаркую, душную южную ночь, меня пробрал внезапный, пронизывающий до костей озноб. Такая ледяная волна накатила изнутри, что я затряслась мелкой, неконтролируемой дрожью. Пальцы сами собой впились в шелк его рубашки.

— Это… это шутка? — выдохнула я, и голос прозвучал хрипло и неуверенно.

— Серьезно думаешь, что я стал бы так «шутить»? — он нахмурился, и в его глазах мелькнула тень обиды и нетерпения.

— Значит, что-то другое! Какой-то хитроумный план?! Для чего?! — я уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь отстранить хоть на сантиметр эту невыносимую близость, не позволяя прижать к себе еще крепче. Мне нужно было освободиться из этих ставших вдруг стальными объятий, нужно было пространство, чтобы подышать и подумать.

Он будто и не заметил моей жалкой попытки сопротивления. Его руки лишь слегка изменили хватку, став одновременно и надежными, и неумолимыми.

— Тебе так сложно поверить в то, что тебя могут любить?..

— А ты всем своим женщинам так говоришь? — ответила я вопросом на вопрос, прячась за сарказм, как за последний щит.

— Нет, — он усмехнулся, коротко и беззвучно, и покачал головой. Белые пряди скользнули по его вискам. — До тебя ни одной. Ты первая. И единственная. И я правда тебя люблю.