Книга Наставница для наследника престола, страница 2 – Елена Романова

Что будет со мной, когда я «просто поставлю подпись»? На рудники меня сошлют или на свалку ненужных жен?

Со слов служанки я поняла, что Неялин всегда была робкой, зажатой и послушной. Над ней все в доме потешались. Мужа она любила и боялась прогневать, а он об нее ноги вытирал.

— Прошу прощения, — говорить довольно боязно. — Я немного запуталась. Вы не могли бы объяснить мне суть всего происходящего?

Я намереваюсь, наконец, узнать все «от» и «до». Как говорится «спасение утопающих дело рук самих утопающих».

— Леди, — усатый мягко улыбается. — Разве вы не помните? Лорд Итан Блейк оформил развод. Он выжег брачную печать. Теперь вы официально вернулись в род вашего отца, лорда Чезара Лейна.

То, что я куда-то вернулась, я и не знала. Вроде, как жила в этом доме, так и живу.

— То есть формально мы уже разведены? — уточняю.

— Разумеется. Осталось всего лишь подписать соглашение на покровительство.

О таком соглашении я первый раз слышу.

Возможно, Неялин и знала, что это такое, я — точно нет.

К чему это меня обяжет?

По спине пробегает легкий холодок.

Три дня назад я умерла.

Умерла не как-нибудь скучно. А так — от души. Прямо кино снимать можно. Да и жизнь у меня — сказка. И это теперь не фигура речи.

Итак, родилась я и выросла в Питере.

По характеру я была девочкой упрямой и рациональной, поэтому, когда мне было шесть, родители смекнули отдать меня в спорт. Так я и попала в федерацию скалолазания.

Родители у меня умерли рано: мать — когда мне было одиннадцать. Отец пережил ее на девять лет. В двадцать я была круглой сиротой.

Скалодром стал моим вторым домом. Я быстро осваивала трассы. И так как фамилия у меня была Ветрова, тренера прозвали меня Санька Ветер. Я была жадная до наград, хотела быть лучшей из лучших и к двадцати уже имела серьезные достижения.

О семье, мужчинах или развлечениях я не думала совершенно, оттого, наверно, была слегка нелюдимой и странной. Вся моя жизнь заключалась в тренировках. Я мечтала быть не только чемпионкой России, но и Европы, и даже мира. А желательно иметь еще и Олимпийскую медаль.

А потом я сорвалась с трассы и разбилась. Да так, что сразу в инвалидное кресло. Прогнозы неутешительные — никакого спорта.

Как же я злилась…

Вся моя жизнь была положена на алтарь амбиций и большого спорта, и она рассыпалась прахом в одну секунду.

Федерация меня, конечно, не бросила. Устроили тренером. А я наперекор сказала, что на ноги встану и еще вернусь на трассу.

Но годы брали свое. С инвалидного кресла я, конечно, встала. Но боль никуда не ушла, да и сил почти не было. До тридцати лет я боролась с ветряными мельницами, а потом как-то собралась на Эльбрус.

Из-за злости, опять же.

Мол, я еще ого-го, товарищи. Если не скалолазка, то альпинистка. А на высоте борьба идет уже совершенно другая, и цена ошибки здесь высока.

В горах чувствуешь себя песчинкой. Замысел Бога здесь ощущается наиболее остро — живи, человек, да радуйся! Полюбоваться там есть на что. Смотришь иной раз так далеко, куда взгляда хватит и думаешь: «Ну все, можно умирать!»

После Эльбруса был маршрут на Белуху и на северный склон Казбека, но ни одна гора не запала так мне в душу, как мой первый пятитысячник.

К тридцати шести я совсем заматерела, имела за плечами больше сорока восхождений и стала водить на гору туристов. Семьи у меня по-прежнему не было, затобыла тяга преодолевать и бороться, и зачем-то доказывать всему свету, что я способна на большее.