Книга Встречная-поперечная, страница 44 – Антонина Циль, Анна Вронацкая

Игнат едва успел прокричать вслед на глазах исчезавшему водному народцу, чтобы те обеспечили их мостом. Маша повторила его слова на болотном языке. По сути это был тот же диалект кикимор, слегка упрощенный.

Некоторое время ничего не происходило. А затем… затем вода расступилась, показалось речное дно с озерцами в вымоинах. Чуть справа виднелся омут. Из него высунулась водяница, грозно повела глазами, но посмотрела на Игната… и канула в глубину, шлепнув хвостом. Надо же, не стала разговор затевать, глазки строить.

— Не боитесь? — спросил Игнат.

Маша качнула головой. Нет, она не боится. Ее гораздо больше интересует, как они назад возвращаться будут. Камней-то больше нет.

— Может, подождете на берегу? — Игнат с сомнением поглядел в небо. — Я то сам переплыву если что.

А ведь к сумеркам дело идет, в конце августа дни становятся короче. И не ясно, безопасно ли оставаться на речном берегу на закате, хоть одной, а хоть бы и вдвоем. Но откладывать на другой день тоже нельзя – неизвестно захочет ли вообще местный речной народец снова общаться.

— Я с вами, — сказала Машаи вцепилась в протянутую руку.

Камни были скользкими, и Игнат старался проложить путь по вкраплениям песка. Ил чавкал под ногами, но крепкие Машины ботинки пока держались.

Они выбрались на остров. Пошли по единственной тропе, ведущей вглубь. И в этом лесочке было намного темнее, чем вне его. Пахло болотом. Слева и справа от тропы побулькивала жижа. Здесь и там мелькали в чаще желтые светящиеся глаза.

И чем дальше Игнат и Маша заходили в невысокий, гнутый и искореженный лес, тем больше тут чувствовалась ночь.

Луна полным блюдцем висела над деревьями, повсюду зажигали иллюминацию гнилушки. Болотные огни с шуршанием скользили по шляпкам поганок и мухоморов. Все в царстве топей было таким, каким описывалось в сказках.

Наверное, из-за сказочности места и стало Маше совсем не по себе.

Сказки. Не все они заканчивалось пиром и свадьбой. Уж Мария-то хорошо знала оригинальные версии русского фольклора, которые первоначально не были предназначены для детей.

Их рассказывали деревенские сказительницы на потехах в общей избе, куда собирались, чтобы переждать долгие зимние вечера. С ярким огнем множества лампадок, на которые собирали всем селом, и всегда горячим самоваром.

Машину маму приглашали на потехи после смерти отца. Жители Березовки правильно полагали, что вдове Петра Романовича несладко было в ее притихшем доме. Маша любила компанию деревенских ребятишек. Ее принимали как свою, да и была она своей, не барышней, а сорванцом в рубахе и коротких штанишках.

Иногда на потехи заглядывал вдольский князь Мурзин. Был он уже стар, но традиции не забывал. Жертвовал красненькую «на самовар», испивал чаю, слушал пение девок и уходил, чтобы, дай бог, вернуться в следующем году.

Бабы и девки пряли, вязали, шили и вышивали, кто на хозяйство, кто на приданое. Мужики чинили сбрую, строгали и плели сети. Конечно, и детвора прыгала по лавкам, лакомилась орехами и баранками.

Журчал голос сказительницы или перехожего странника со свежим, если повезет, арсеналом историй. Но чаще всего то были старые, всем известные истории – благостные и поучительные, услышав которые, дитя не проснется посреди ночи с плачем и испугом.

Сказки были про царевен Поперечных и их любви к вдольским царевичам. Смело проникали девы в Явь в образах тварей лесных и болотных – в шкурели лягушачьей, жар-птицей или горлицей – чтобы быть с любимыми. Но творили козни вдольский князь-отступник Кащей (продавший душу ради бессмертия), трехглавый змей-демон и его сестра Баба-яга, носатая ведьма, которая тоже непременно влюблялась в царевича.