Книга Целительница из Костиндора, страница 111 – Теона Рэй

Холланд, впрочем, не выказал недовольства. Он ушел распоряжаться насчет покоев и пообещал, что через несколько минут нам принесут чай и закуски. Мы с Риддлом остались вдвоем.

– Все такое красивое, – прошептала я едва слышно, исподлобья оглядывая гостиную.

Взгляд цеплялся то за деревянные резные полки, то за широкий шкаф, битком набитый книгами. Книги я видела и раньше, но в таком количестве – никогда. На столиках из темного дерева стояли вазы со свежими цветами: розами, ромашками, лавандой. В воздухе витал приятный аромат сосновых шишек и… богатства. Не знаю, как пахнет богатство, но, по-моему, именно так – похоже на жареный кедровый орех и мяту.

– Почему Холланд так необычно говорит? – решилась спросить я, покосившись на дверь. – Он чем-то болен?

Риддл восседал в кресле расслабленно, как у себя дома. Откинув голову на спинку кресла, вытянув ноги. Я заставила себя хотя бы перестать дрожать, но облокотиться на подлокотник не могла. Помыться бы, и тогда уже не стану волноваться, что что-то запачкаю.

– Холланд француз, – ответил Риддл. – Говорят, его отдали учиться в имение в возрасте пяти лет, а после обучения он остался служить в доме. Подробностей не знаю, потому что, когда мы с ним впервые встретились, ему уже было далеко за сорок. Странно, что он до сих пор не научился говорить без акцента.

– Без чего? – нахмурилась я.

Мне вдруг сделалось грустно оттого, что мир за Туманной завесой настолько огромен, что мне никогда его не понять. Кажется, только-только приучилась к мысли, что демоны обитают в горах как дикари, намного хуже, чем пьянчуги в деревнях, а тут появился какой-то француз, живущий в доме, в котором могли бы с легкостью поселиться несколько крупных деревень.

– Без акцента, – повторил Риддл. – Холланд учил русский язык с пяти лет, до пяти говорил на французском. Несмотря на преклонный уже возраст, его речь по какой-то причине все еще не так чиста, как должна быть.

Я кивнула, хотя ничего не поняла. Решила, что и без того выгляжу далеко не умной в глазах Риддла, так что лучше помолчать.

Сонная служанка в красивом черно-белом платье, непозволительно коротком, до колен, принесла серебристый поднос, заставленный разнообразной едой. Она оставила его на столике перед диваном и ушла, не проронив ни слова.

Риддл налил чаю в фарфоровую чашку. Я рассматривала крошечные пирожки на тарелке и удивлялась: зачем кухарка так мучилась, готовя пирожки на один укус? Можно ведь нажарить больших, это быстрее. В том, что готовила именно кухарка – специальная женщина, как и у лорда в доме, – я не сомневалась. Здесь вон даже дверь открывает не хозяин, а слуга.

Кроме пирожков на тарелке лежали аппетитные булочки – румяные, облитые сахарным сиропом и посыпанные тертой морковью. Еще была ваза с фруктами, печеньем и коричневыми шариками, названия которым я не знала.

Желудок громко заурчал, и урчание это слышали, наверное, все во дворце. Я залилась краской, прикрыла лицо чашкой и отпила глоток чая. Этот миг, когда у меня во рту оказалось что-то настолько вкусное, что я довольно зажмурилась, останется в моей памяти, скорее всего, навсегда.

Мне-то казалось, что я без труда могу угадать любое растение по виду, запаху и тем более по вкусу, но нет – чай, что принесла служанка, не шел ни в какое сравнение с тем, что я пила раньше. Этот был темным, почти черным, с таким же ароматом, как у коричневых шариков на тарелке. Я опустошила три чашки одну за другой и только после этого принялась за еду.