Книга Эта башня во мне, страница 78 – Надежда Ожигина

Он – убийца бабушки? Да плевать! Какое мне дело до разборок прошлого? Кто я, героиня китайской дорамы, чтоб идти с мечом на обидчика?

Впрочем, до жаркой постели, к которой можно привязать Воронцова, было до обидного далеко. Как минимум десять шагов по балкону, вся гостиная и половина спальни. Как я его донесу? На себе? Вот этими слабыми ручками, не державшими инструментов тяжелее скрипки?

– Генерал, не поможете мне? – почему-то верилось, что скелет Самойлова готов к переноске тяжестей, словно бывалый грузчик.

Сергей Сергеевич показал рукой, будто сбрасывает Грига с балкона. Тот самый небрежный жест, о котором подумалось минутой раньше.

– Нет, – жестко ответила я. – Хочу отнести его на кровать и оказать первую помощь.

Самойлов звонко прищелкнул челюстью и отступил в гостиную.

Ну и ладно, ну и подумаешь. Я вспомнила, как в фэнтезийных дорамах хрупкие китайские женщины в неудобной обуви и одежде волокли мужиков на спине, при этом мило беседуя с ними и присматривая за детьми. Героические времена, достойные подражания.

Так неужели русская баба, та, что коня на скаку остановит (на кой ляд жеребец ей сдался, было интересно со школы), уступит хоть в чем-то азиатским красоткам?

Закинувбезвольную руку Грига за шею и на плечо, я попыталась встать, увлекая его за собой. Неожиданно получилось проще, чем рисовало воображение. Казалось, во мне вместо костей хрустнул стальной хребет «Ленинградской», я впитала ее исподнюю силу, сама сделалась будто свая, несущая груз в тысячи тонн! Что мне Григ Воронцов, так, пушинка, перекинул на плечо и забыл, наслаждаясь московскими видами.

Григ был выше, и это мешало. Его ноги волочились по полу, оставляя лиловый развод на граните. И его обнаженные руки, безвольно свисавшие мне на грудь, то и дело цепляли разные точки, чем заметно тормозили процесс. А еще мягкая грива волос, и дыхание, согревавшее щеку.

– Адекватнее, дорогуша! – вновь приказала я. – Парень изрезан каким-то гадом, нужно осмотреть его рану. Пока слюни пускаешь до непристойности, он истекает кровью!

Самойлов преградил путь в гостиную, изображая пиратский флаг: руки крестом под скрипучим черепом. Мол, не пустит, скотина во френче, ни за какие коврижки.

Ты не пройдешь! Тоже мне Гендальф!

Я отшвырнула скелет генерала небрежным жестом руки. Даже не заметила, что сотворила, кажется и не коснулась вовсе, но самоубийцу откинуло в сторону, едва на косточки не разметало. И правильно, потому что не фиг! Какой дурак препятствует девушке, волокущей в кровать любимого парня?

В том, что я всерьез запала на Грига, сомнений, увы, не осталось. Я тянулась к нему каждой клеткой кожи и кайфовала от прикосновений, тонула в его ароматах и буквально растворялась в рассерженном гуле дикого осиного роя. Казалось бы, эти звуки должны раздражать и внушать тревогу, но я беспокоилась лишь о Григе, тащила на себе, как подорванная. Бережно уложила в постель, пристроила голову на подушке. И едва смогла разжать руки, отлипнуть от рельефной фактуры пресса.

У постели обнаружился таз с водой, на специальной подставке. Гостиница легко отзывалась на сумбурные приказы со-здания. Я торопливо смочила губку и провела по животу Воронцова. Кто его ранил и чем? Насколько опасен порез?

Черные перья татуировки, покрывавшей плечи и спину Грига, казалось, меняли свое положение, колыхались от прикосновений. Мои розы тянулись к перьям, норовили вырваться из-под браслета, оплести, оставить себе.