Книга Эта башня во мне, страница 120 – Надежда Ожигина

– Паутина вволосах? – возмутился Синг Шё. Нащупал комок, прилипший к виску, осмотрел со всех сторон и отправил в рот. – Вы же знаете китайскую кухню, глава. Мы способны съесть что угодно, в этом наше преимущество вида. Впрочем, поговорим о деле. Этому достойному доложили, что вы ищете архив Брюса. А еще вы охотились за амулетом, утраченным в пятьдесят третьем году. Амулет упустили, а что с архивом? Есть какие-то результаты?

У Кондашова хватило сил подобрать осколок стекла. Синг Шё взглянул неприязненно, ожидая глупой атаки, но Петр Иванович удивил, воткнув осколок себе в запястье, давая ток крови на левой руке, вырванной из плечевого сустава.

– А-ля! – прохрипел он в ответ, с вызовом глядя на Синга Шё.

– Дешевая информация, – отмахнулся китаец от женского имени. – И без вас догадался, кто стал со-зданием. Что с архивом, господин Кондашов?

Но Петр Иванович замолчал, глядя куда-то вдаль, в заляпанные кровью панорамные окна, на виды искренне любимой Москвы.

В его памяти не было места архиву. Там задержались лишь боль и позор. Как он впустил за порог Синга Шё, пытаясь взять под контроль паутиной, и как неожиданно в элитных покоях запахло морем и чешуей, и какой-то пикантной пряностью, отчего засвербело в носу. Он чихнул всего раз, одолев наваждение. Всего один раз – и проиграл. Жестокий китаец в изящном ханьфу закрутился, как древний воин в дорамах, он парил над полом, бил внутренней силой, легко отражал атаки. Не ограничился одним лишь духом, с упоением ломая живое тело. А когда Кондашов сдержал первый натиск, призвав всю силу Москва-реки, неприметным жестом расчехлил гуцинь и провел ногтями по шелковым струнам.

Этот звук разрубил что-то внутри, как древний маятник с отточенным лезвием: с хрустом, с чавканьем, с кровавой пеной, вдруг заполнившей рот. А гуцинь все играл, звенел каждой нотой, от вибрации лопнули зеркала. Довершением атаки стала заколка, вынутая из пучка волос – имитации древней прически. Нефритовый стержень легко пробил череп, словно листок бумаги, и вонзился в точку покорности, превращая Кондашова в марионетку.

Он не мог сопротивляться, почти не мог, всеми силами противился приказам убийцы, кусал губы, блокируя звуки, – и все равно поддавался. Тело предавало, покупало покой: глаза шевельнулись, указали на стену, украшенную модной абстракцией.

Синг Шё, не касаясь пола, аккуратно облетел развороченный стол, сдвинул картину, погладил сейф, надежно упакованный в стену.

– Скажете шифр, глава?

Челюсти Кондашова сомкнулись, захлопнулись, будто капкан. Больше ни слова, ни звука! До чего же упрямый испод. Хотя – он глава верховного Дома. Вот только не льву тягаться с драконом.

Синг Шё коснулся струны гуциня.

Словно что-то взорвало пространство вокруг, все ожило, зашевелилось, вернулись звуки и запахи. В апартаменты вбежала охрана во главе с секретарем Василевским.

– Эй, – удивился Синг Шё, – исподние правила едины для всех. Этот скромный воин в честном бою победил главу Дома Иллюзий. Отныне у вас новый хозяин.

– Ну конечно, – ответил нахальный голос, опутанный паутиной. – Глава выживет, а вот ты – покойник!

– С наследницей еще не встречался, мразь!

– Может, сразу кромешников вызвать?

Синг Шё улыбнулся этой горячности, граничащей с неприкрытой трусостью. Ну и глупостью, безбрежной, как океан.