Книга Из Злодейки в Толстуху, страница 118 – Ева Кофей, Елена Элари

Григорьевич останавливается на полпути от комнаты с погромом и оборачивается к Ире, улыбаясь чуть удивлённо.

— Помнишь, да?

— Да о чём?

— Что меня награждали. Не ожидал, не ожидал, что помнишь, приятно. Там, конечно, не прям чтобы орден, но...

Ира, на нервах, смеётся, уперев руки в колени.

— Ой, да я со всем этим уже русский язык стала забывать. Ордер! Ордера у тебя нет, чего врываешься! У меня ни трупов, ни водки, ничего! И жизнь... сломана...

Он прочищает горло, прячет неловкость за строгостью и недовольством, и упирает руки в бока.

— Поэтому на старух набрасываешься? И не надо, — грозит пальцем, — говорить, что соседка твоя из ума выжила! Девчонки, Светлана и Викуля... то есть, Виктория, всё подтвердили. Что происходит? Ты... обращалась к врачу?

— Что подтвердили?

Ира выходит на лестничную клетку.

И стучит в дверь соседки, которая, если честно, давно уже её достала.

— Что ещё, кто? — отзывается та сразу же, будто всё это время и стояла у двери.

— Да кто это может быть, старая? Чем я тебя обидела, а? Давай поговорим, что человека дёргаешь уважаемого, с, — она усмехается, — орденами.

— Не буду я тебе открывать больше, ты меня ударить хотела! Всё не дождёшься, пока умру! А я пожить ещё хочу, Ирочка, — в голосе старухи звучат слёзы.

Григорьевич стоит позади Ирины и осуждающе цокает языком.

— Да что это за жизнь, — плаксивый голос старухи оказывается созвучен с мыслями, накатившими на Ирочку. — Ты ж только и делаешь, что за соседями подглядываешь и слухи распускаешь. Про нас с Серёжей, например! Да я каждый раз, когда с работы домой возвращалась, словно проходила врата Ада — мимо цербера. Ты и сама не живёшь и другим мешаешь!

Старуха, в глазок разглядев участкового, смело выходит к ним.

— Мешаю? Да что я такого делала? Я пыталась поговорить, поучаствовать в чём-то, подсобить чем. А вы все шарахаетесь только, как от чумы! Рядом же живём, соседи, что семья! Ай, — машет она рукой, и звучит всё так горько, что и Григорьевичу становится слегка не по себе.

— Так, дамы, — вмешивается он, — что делать будем?

— А если бы она твою жену жирухой обзывала, она бы терпела? Я ж её знаю... — оборачивается Ира на Григорьевича.

Он снова цокает языком, но уже задумчиво.

— Но не повод же это, чтобы рукуподнимать на человека, Ира. Давайте так, если ещё от кого то из вас поступит жалоба, — он бросает взгляд на старуху и повторяет: — да-да, от кого-то из вас. То я приму меры. Уже не уговорите и обещаниями не отделаетесь!

Старуха обиженно поджимает губы и собирается скрыться за дверью, что-то недовольно ворча себе под нос.

А участковый уточняет у Ирочки:

— Точно не умер никто?

Она даже улыбается, веселит её всё же Грач, уютный такой, родной.

— Да тебе чего, ты ж даже не из убойного? Никто не умер, это мне сегодня кошмар приснился... А что касается тебя, старая, — бросает вслед соседки, — то я с тобой общаться больше не хочу. Выдумала — семья. Раз семья, значит, травить можно? Света с Викой, значит, туда же? Вот и дружите. Живите жизнь — а от меня от... Я к твоей двери больше не подойду.

— Вот и договорились, — хмыкает старуха, — тем более девочки ко мне зайдут ещё. Я и им всё это передам.

— Тебя только могила исправит! — не выдерживает Ира. — Григорьевич, жене привет передавай!

Он кивает, отвечает на чей-то звонок и уходит.