Книга Из Злодейки в Толстуху, страница 117 – Ева Кофей, Елена Элари

Просто... она так переживала за брата, и он был едва ли не главной причиной, почему она отрезала для себя возможность остаться. Почему даже ни разу не сказала прямо, что хотела этого.

Но для Артёма всё будто бы было в порядке. Он ничего не делал с тем, что Изида тут её жизнь наизнанку выворачивала. Ничего. Зато нашёл себе кого-то. Ира рада, правда, рада. Но младшего брата впечатляет больше Маринка, чем новость, что Ирочка вернулась ИЗ ДРУГОГО МИРА. Ничего, может быть, так только кажется на первый взгляд. А если и нет — он ей ничего не должен.

Пусть Ирочка и воспитывала его, когда мать умерла. Пусть платила за его учёбу, пусть познакомила его с Кирой, пусть без лишних слов взяла под крыло, когда с ним развелись.

— Пороть его надо было больше... — в ней всё ещё говорит Изида.

Ира слабо усмехается, глядя на себя в зеркало. Странно, она не стала идеальной, такой какой себя представляла — чтобы можно было сразу вляпать на обложку Плейбой. Нет, она всё ещё толстуха. Но собственное отражение миловидной на лицо голубоглазой блондинки ей нравится куда больше, чем словно бы вырезанная изо льдаИзида.

Ей хорошо в этом теле. Сейчас хорошо.

Но хорошо ли на своём месте?

Ира всхлипывает, чувствует позыв себя утешить, идёт на кухню и берёт... скалку.

А затем возвращается и долбит со всей силой, не сдерживая крика, все зеркала и стёкла на старом серванте.

— Сама виновата... — всхлипывает. — Не нужно было душить его своей заботой, пытаться опекать, нужно было думать о себе!

Она валится на ковёр, трёт глаза, отбрасывает скалку, задев что-то керамическое на полках.

Видимо, она себе всё это придумала — что, хоть и у неё самой жизнь не очень, она хороший человек, помогает брату, помогает подружкам, читательницам, начальству.

Но вот только им всем прекрасно и без неё. А кому-то с хамоватой её версией, плюющей на всё, даже лучше!

Ира злится, что ей не свойственно. И злиться оказывается приятнее, чем страдать.

Её отвлекает звонок в дверь, она поднимается, пытается утереть слёзы ладонью и спрашивает:

— Кто там?

— Участковый!

Он, похожий на большого нахохленного грача, стоит с папкой в руках и телефоном у уха, который придерживает плечом. Хмурый и раскрасневшийся из-за мороза.

— Жалоба на тебя поступила, Ирина. Просили отнестись со всей строгостью. Для твоего же блага...

— Кто-то умер? — тут же выпаливает она.

Это всё-таки был один из главных страхов — вернуться домой и сразу же присесть на пятнадцать лет.

— А, так что? — спохватывается она, поняв, что из-за убийства с ней говорили бы по-другому.

Отупела совсем в этом псевдосредневековье.

— А с чего вдруг, — прячет он в кармане телефон, становясь непривычно заинтересованным, — с чего сразу такое предположение?

Ира, кажется, ни разу его не видела таким, хоть немного взбодрившимся. Она хмурится.

— А что?

— Нет, — тянет он подозрительно, воодушевившись ещё больше, — это я спрашиваю: что? Первая твоя мысль была об убийстве, так? — он заходит в коридор, намереваясь получше осмотреться.

Ира упирает руки в бока.

— Ты куда, Григорьевич? Ты... опять сериалов своих насмотрелся про полицию?

— А может и насмотрелся, что с того? Знаешь ли, хоть какая-то пища для ума... — он косится в сторону зала. — А что, скрываешь? Что скрываешь, Ирина? — щурится он.

— А, ну, выйди из квартиры! Где орден? — Ире даже становится смешно, будто грача отпугивает от тазикас комбикормом.