Книга Оттенки молока и меда, страница 107 – Мэри Робинетт Коваль

А затем ее взгляд упал на единственное слово, темневшее под рисунком: «Муза».

Джейн вскрикнула и, отбросив книгу прочь, подскочила на ноги. «Муза»? Подобные заявления со стороны мистера Винсента могли быть разве что иронией. Джейн принялась мерить шагами комнату, не находя себе места от волнения. И в ее памяти сами собой всплыли слова, сказанные тогда Бет: «…В его жизни нет места никому, кроме музы».

Нет. Это невозможно! Он никак не мог назвать своей музой Джейн. И наверняка где-то на этих страницах должно быть разъяснение этого слова…

Джейн рухнула на колени, поднимая книгу с пола, и пролистнула до того злосчастного портрета. Где-то рядом должно быть написано, о чем мистер Винсент думал в тот момент, решила она и открыла следующую страницу.

Дальше располагался только текст – и Джейн облегченно вздохнула, вчитавшись: речь шла о природе света и тени. Конечно же, слово «муза» не значило ничего, в противном случае он раскрыл бы его смысл дальше. Джейн перелистнула страницу еще раз.

И снова увидела свой портрет – небольшой, на полях, никак не связанный с текстом. И дальше, на следующей. Джейн принялась листать альбом – маленькие наброски ее лица на полях стали встречаться все чаще и чаще, словно мистер Винсент раз за разом возвращался к ней в мыслях, когда ему нечем было занять ум.

А затем ей встретилась иллюстрация с нимфой в обеденном зале.

На левой странице образ нимфы основывался на внешности Джейн, а вовсе не Мелоди, как в итоге вышло. А вот на правой как раз было лицо Мелоди, а между двумя иллюстрациями значилось следующее: «Я собираюсь использовать узелок – точно такой, каким пользовалась мисс Эллсворт, – чтобы сменить образ с одного на другой, когда мне того захочется. Остальные смогут увидеть только нимфу, но я-то буду знать, что в рисунке коры запрятана моя муза. Если бы я только мог запросто ее выпустить! Терзаемый этим желанием, я почти готов сбросить свою маску…»

Значит, вот что так разозлило Мелоди: что на этих иллюстрациях ее не просто сравнивали с сестрой, так еще и сравнение вышло не в ее пользу… Но тогда выходит, что – ох! – мистер Винсент видел в ней музу? И как же тогда пониматьего слова, которые он сказал тогда в доме леди Фитцкэмерон, будто работам Джейн не хватает жизни? Как может быть его музой та, чьи произведения кажутся ему совершенно не вдохновляющими, абсолютно застывшими?

Мысли и чувства роились и толкались в голове Джейн. Ей хотелось и немедленно побежать к леди Фитцкэмерон и потребовать от мистера Винсента разъяснений, пока он не уехал, и одновременно броситься к Мелоди и рассказать ей обо всем. Пусть их отношениям и не хватало прежней доверительности, однако у Джейн больше не было никого, с кем она могла бы поговорить, не предавая доверия мистера Винсента, решившегося отдать ей альбом.

А еще она с трудом осознавала тот факт, что он отдал ей этот самый альбом, прекрасно понимая, что в нем написано, зная – да-да, прекрасно зная! – что на этих страницах фактически впрямую говорится о его чувствах.

Думать не получалось. И комната стала казаться слишком тесной. Требовалось немедленно пойти к мистеру Винсенту и потребовать объясниться. Но сделать этого Джейн не могла и была обречена маяться до самого утра в этой тесной комнатке, скованная, измученная…