Книга Оттенки молока и меда, страница 106 – Мэри Робинетт Коваль

«…черти бы побрали эту Эллсворт, не только разглядевшую мою Sphère Obscurci и сымитировавшую то, на что мне потребовалось несколько недель проб и ошибок, с такой легкостью, будто это сделать – раз плюнуть. Я зол – но в то же время полон восторга, так как впервые получил шанс поглядеть, как кто-то еще создает Obscurcie, и это дало мне еще одну идею, как использовать свое vision lointaine^[23]. Когда эта Эллсворт работала со складками эфирной ткани, она сложила их несколько иначе. Полагаю, что смогу использовать этот аспект свойств световых складок для передачи изображения из одного места в другое. В данный момент меня беспокоит, что складки постоянно нужно поддерживать, так что с ними нельзя работать дольше десяти минут, чтобы не уставать. Тем не менее ей удалось добиться куда большего успеха, чем мне за все время экспериментов.

В уме ей, безусловно, не откажешь. Я еще ни разу не видел, чтобы кто-то использовал эфирный узел, чтобы изменить форму иллюзии так, как она изменила облик Дафны на лавровое дерево. Я бы даже поблагодарил ее, если бы моя гордость не была столь тяжело ранена».

Джейн на секунду опустила книгу, вспоминая ту перепалку на холме, – теперь, в свете всего сказанного, его поведение выглядело куда более уместным. Уж точно более уместным, чем та неловкая попытка извиниться в садовом лабиринте. Джейн перелистнула страницу в поисках следующей картинки и увидела набросок Мелоди. «Нимфа» – гласила короткая пометка. Больше на странице не было ничего, лишь ее голова, слегка запрокинутая от смеха. И все же Джейн уловила в рисунке то, что не сразу бросалось в глаза в реальной жизни: сестра, даже смеющаяся, казалась невыносимо грустной.

Поджав губы, Джейн принялась листать дальше, стараясь не задерживаться взглядом на технических заметках, таких интересных, и наконец остановилась на набросках голубей, продемонстрированных мистером Винсентом на званом ужине у леди Фитцкэмерон, затем на еще одном щемяще прекрасном наброске яблони, а затем увидела саму себя – ее портрет оказался нацарапан в углу страницы.

Мистер Винсент запечатлел ее аккурат в минуту крайней сосредоточенности. А заметки, наполнявшие лист, рассказывали о схожести текстур одежды и цветов, и Джейн никак не могла взять в толк, при чем тут ее лицо – разве что в тот день, когда он набрасывал эту яблоню, она как раз и стояла прямо под ней. Джейн разглядывала картинку на несколько минут дольше, чем требовал такой простенький рисунок, но столь пристальное внимание было вызвано отчаянным любопытством: что же заставило мистера Винсента нарисовать ее?..

Когда он успел это сделать? Во время той их встречи на природе, когда они беседовали о совершенстве в искусстве? Когда он отвернулся от яблони и перевел взгляд на нее, хотя бы на те несколько мгновений, чтобы сделать такой маленький эскиз?

Джейн перелистнула страницу, и у нее перехватило дыхание.

На следующем листе обнаружился ее портрет, сделанный чернилами: безжалостно точный, подробный, прилежно передающий всю длину ее ужасного носа, ничуть не скрывающий резкость черт, и в то же время… в то же время в изящных линиях даже сквозила некоторая красота – не от того, что лицо Джейнбыло как-то приукрашено, но от того, что нарисовано оно было едва ли не с любовью. И Джейн задрожала в кресле так, будто перо ходило не по бумаге, а по ее собственной коже.