Книга Пташка, страница 165 – Ксения Скворцова

Второй откашлялся и несмело ответил:

– Господин, нам не велено никого пускать к пленнице. Сам князь распорядился.

Было видно, что стражникам не по себе. Все знали Бьярки. Он был десницей Ивара. Всегда рядом, как тень. Слишком мало времени минуло с тех пор, как старый князь умер, но порядки уже стали другие, и все-таки… Никто не смел бы отказать Бьярки, но даже эти два кметя чувствовали что-то в воздухе, которым был окутан боярин. Словно червоточина, вина, которую он ощущал перед побратимом, просачивалась сквозь одежду, выдавая его. Но Бьярки уже решился и отступать не собирался. Он был слишком близко к ней. Их разделяли только темные от времени бревна и двое неуверенных людей с рогатинами.

– Пропусти, – повторил Бьярки, высокомерно задирая подбородок, окидывая Безуя уничижающим взглядом. – Неужто думаешь, у меня нет княжеского дозволения?

– Хорошо, господин, – промолвил второй, Воила. Он кивнул напарнику, и тот принялся отворять тяжелый засов. – Но не гневайся, я все-таки доложу князю.

Бьярки сделал безразличное движение головой, и Воила тут же направился в сторону терема. Все внимание юноши теперь занимала лишь отпирающаяся дверь.Петли мерзко скрипнули, пустив по челюсти волну оскомины, и на него дохнуло сыростью, гниющими досками и мышами. Безуй, остановившийся на пороге, поднял светоч вверх, разгоняя кромешную темень клети.

Бьярки медленно зашел внутрь. В детстве они с Иваром часто играли, мечтая забраться в холодную. Представляли себя заточенными мятежниками или плененными князьями. Старались хоть одним глазком заглянуть в таинственный мрачный сруб без окон. Он будоражил их воображение и представлялся таким заманчивым.

Мальчишки. Что они тогда знали.

Бьярки огляделся. Клеть выглядела совершенно мертвой. Здесь не пахло жизнью. Слишком тихо и безнадежно. Он обернулся на Безуя и заметил в подрагивающем свете, как сквозь щели, мох в которых давным-давно истлел, влетают мелкие снежинки и оседают на полу тонкой серебристой пылью.

Взгляд юноши зацепился за кучу тряпья на лавке. Настолько крохотную и неподвижную, что Бьярки потребовалось несколько мгновений на осознание того, что это Гнеда. Ему хватило одного шага, чтобы добраться до нее. Боярин промешкал самую малость, не решаясь дотронуться до девушки, словно боясь, что от прикосновения она рассыплется в прах.

Бьярки осторожно раздвинул ворох ткани и нашел Гнеду. Она лежала, свернувшись клубком, и даже в слабом свете неверного пламени юноша рассмотрел, каким белым было ее лицо. На месте глаз виднелись синие провалы. Обкусанные, потрескавшиеся губы превратились в черную черту. И холод. Отчего-то Бьярки ожидал, что она будет такая же горячая, как в тот, прошлый раз, но кожа Гнеды оказалась ледяной. На мгновение ему почудилось, что девушка и правда мертва, и боярин быстро нагнулся к ее лицу, но она дышала, прерывисто и неглубоко.

Отбросив лохмотья, Бьярки бережно поднял Гнеду и обернул ее в свой плащ.

Однажды в детстве он нашел в лесу птенца. Тот был худой, почти без перьев, обтянутый розовато-прозрачной кожей, через которую просвечивали хрупкие кости, и Бьярки даже не смог понять, что это за птица. Птенец был отвратителен и беспомощен, но мальчику было ужасно жаль его. Бьярки так и не смог выходить беднягу.

Какого лешего он вспомнил проклятого птенца?