Книга Пташка, страница 153 – Ксения Скворцова

– У меня нет золотого ожерелья, – задумчиво проговорил Бьярки.

– У каждого из нас есть что-то очень дорогое, чем не погнушаются и боги, – возразила боярыня и тут же осеклась, заметив, как разжигается взгляд сына. – Нет, сынок, – всплеснула она руками, – не слушай, не слушай меня, старую дуру!

– Нет, мама, – улыбнулся Бьярки, но его лицо было сумрачным, – ты права. Есть кое-что и у меня. Но не тревожься, ты будешь только рада, если боги примут мой ничтожный дар.

Он посмотрел на Гнеду долгим взглядом, а затем встал и, поцеловав мать, тихо вышел вон.

Весенняя ночь обняла его удушливо-сладким благоуханием черемухи и теплым ветром с остывающих полей. Духота спирала грудь, но верхушки деревьев уже беспокойно шуршали, предвещая грядущий дождь.

Бьярки оставил лошадь у перелеска, ведшего в старую дубовую рощу. Сюда редко приходили люди, чувствовавшие себя жутко среди огромных деревьев, властно раскинувших мощные корявые ветви и безмолвно охраняющих подступы к холму. Дубы было запрещено рубить под страхом смертной казни, но едва бы нашелся такой смельчак или безумец, посмевший бы навлечь на себя гнев силы куда более неотвратимой и грозной, чем той, что располагал самый могущественный людской правитель.

Юноша поклонился до земли, прежде чем ступить под сень исполинских деревьев, и вытащил из-за пазухи заготовленный каравай и кожаные мехи. Преломив хлеб и окропив его вином на большом гладком камне, он прошептал невидимым привратникам слова приветствия и просьбу принять его подношение. Ветки над головой Бьярки одобрительно зашелестели, и молодой боярин поднялся, воодушевленный благим знамением. Едва он успел сделать несколько шагов, как сверху одна за другой мелкой дробью посыпались капли. Удары множились и нарастали, и вскоре дождь уже в полную силу забарабанил по навесу листвы. Дубрава наполнилась свежей прохладой и опьяняющим запахом мокрой земли и клейких почек.

Неожиданно небо осветилось, так что Бьярки на миг увидел серебристо-черные нити дождя и очертания холма впереди, а следом раздался громовой раскат. Юноша ощутил легкое пощипывание на коже от предчувствия опасности и близости цели.

Бьярки вымок докостей, пока взбирался по склону. Влажные волосы щекотали лицо, и боярин несколько раз по-звериному мотнул головой, стряхивая холодные брызги. Они с грозой двигались навстречу друг другу, и, когда юноша взошел на вершину холма, треххвостая плеть молнии исполосовала небо прямо над его головой.

Страха не было. Бьярки принес на священную гору вызревшее решение, поэтому не колебался. Припав на колени, боярин решительно достал меч из ножен и положил на ладони. Это был славный клинок, заказанный когда-то отцом у лучшего свеннского оружейника, клеймо которого холодно поблескивало в гаснущих сполохах. Сколько раз этот меч спасал Бьярки, сколько раз умывался человеческой кровью…

– Отец Небесный, – начал Бьярки, и его голос подрагивал от волнения, – крепко ты хранил меня от стрелы и от копья, от меча и ножа, от огня и железа, от дерева и от воды. Все ты видишь, все знаешь, и никогда доселе не просил я у тебя ничего. Ныне молю тебя. Не за себя. За девушку, именем Гнеда, что сгорает от злой лихоманки по моему скудоумию. Строгий, справедливый отче, возьми все, что есть у меня. Возьми этот меч, что во славу твою разил врагов. – Бьярки схватился двумя руками за черен и со всей силы вогнал клинок в землю. – И возьми мое слово. Я отступаюсь от этой девушки, ибо своей постылой любовью едва не сгубил ее. Возьми же меч мой и слово мое. Если надо, возьми жизнь мою, пусть только она живет.