Книга Пташка, страница 151 – Ксения Скворцова

Может быть, Ивар прав? Наконец совершить наяву то, что Бьярки делал много раз в снах и мечтах, и тогда, возможно, наступит исцеление. Ведь это Гнеда была виновата во всем. Ведьма, явившаяся из ниоткуда, превратившая его жизнь в пытку.

Искушение было слишком велико. Ярость, боль и обида рвались наружу, требуя выхода.

Его борьба была слишком короткой. Он знал, что обязан сопротивляться, но то звериное в нем, что Бьярки так долго пытался загнать в угол, высвободилось, ликуя и беснуясь. Юноша силой развернул ее лицо к себе, и сердце ухнуло от ощущения полета.

Цветочный мед и топленое молоко. И – лишь намеком – смолистый дым.

Он прильнул к ее губам так, как приникает к братине дорвавшийся до вина бражник^[140]. Его пальцы лихорадочно шарили по телу Гнеды, а в голове билась единственная мысль: этого больше не повторится. От желания у него тряслись руки, но вместе с тем рассудок холодно и расчетливо подсказывал, что после случившегося он умрет для Гнеды, поэтому нужно получить все, и Бьярки презирал себя за это еще сильнее.

Он нашел рукой ее грудь, и девушка дернулась от прикосновения. Другая его рука подтянула бедро, сгибая ногу в колене. Дрожащие пальцы пробегали по коже Гнеды, знакомясь и одновременно прощаясь навсегда. Тело Бьярки нещадно ныло, требуя немедленного утоления, но он намеренно продлевал свою пытку, зная, что после все будет кончено.

Когда она начала отвечать ему? Это показалось столь естественным, что Бьярки сначала не заметил, как губы Гнеды стали двигаться ему навстречу, как ее руки больше не сопротивлялись, а, наоборот, обвили спину, крепко прижимая к себе. Она трепетала, и под подушечками его пальцев вздувались крошечные бугорки мурашек. Вдруг ладонь Гнеды легла на его щеку, и в этом движении было столько нежности и ласки…

Бьярки застыл. Понимание пронзило его, как стрела. Отрезвление было болезненным и ошеломительным, словно юношу кинули в ледяную прорубь. Бьярки отодвинулся от Гнеды, с влажным звуком разрывая незаконченный поцелуй, и посмотрел в еесумасшедшие глаза. Девушка продолжала тянуться к нему, но Бьярки отстранился, прижимая ее руки к земле.

– Назови меня по имени, – приказал он охрипшим, непослушным голосом. – Как меня зовут?

Несколько мгновений она смотрела на него, и Бьярки видел, как поволока безумия медленно покидает ее взор. Гнеда тихо выдохнула и обессиленно опустила голову на песок, закрывая глаза и отворачиваясь. Она разом обмякла, а из-под закрытых век по скуле к уху скатилась слеза.

Бьярки все еще нависал над ней, дрожа от возбуждения и гнева. Ему хотелось ударить ее. Хотелось перегрызть горло, которое она словно нарочно подставила, сдаваясь. Стиснув зубы, он со злостью откинул ее запястья и, пошатываясь, поднялся на ноги. Его тошнило. Юноша забрел в реку и осел на колени. Он должен был отмыться от Гнеды, от ее запаха, от ее предательства.

Бьярки чувствовал себя уничтоженным. Раздавленным, убитым.

Юноша вылил на лицо несколько пригоршней холодной воды и тяжело поднялся. Он не останется здесь больше ни мгновения. Ни в усадьбе, ни в городе. Только не на той земле, где ступает она.

Бьярки медленно пошел вверх по тропинке, не глядя на застывшую без движения Гнеду. Он больше не ощущал ни страсти, ни ненависти, только изнеможение и пустоту. Юноша был на самом косогоре, когда смутное чувство неправильного приказало ему обернуться. Девушка лежала так же, как он оставил ее, и в положении нелепо раскинувшегося тела было что-то страшное.