Книга Пташка, страница 148 – Ксения Скворцова

– Кто, если не ты? – просто ответил Бьярки. – Ближе тебя у меня нет никого.

Княжич нахмурился, невесело размышляя,так ли это на самом деле. Он боялся признать, что сердце его побратима уже давно безраздельно принадлежало черноволосой ведьме.

– Бьярки, это плохая затея. Во всех отношениях. Это скверно кончится.

– Ты согласен? – спросил Бьярки, точно не слыша слов друга.

Ивар обреченно помотал головой.

– Да, Медвежонок. Но не говори, что я не предупреждал тебя.

Гнеда сразу поняла, что случилось неладное, когда в светлицу, где они со Славутой сообща ткали, вбежала Сторонька и, прикрыв ладонями раскрасневшиеся щеки, заговорщицким шепотом прошипела:

– Идут, идут!

Подруги непонимающе переглянулись, но не успели обмолвиться ни словом, когда снаружи послышались шаги. Дверь отворилась, и на пороге возник Судимир, а за его спиной – Стойгнев и Бьярки. Старый боярин одним взором выслал служанку вон, и та, оглядываясь на Гнеду и спотыкаясь, подчинилась.

– Зёв в бёрдо^[135], хозяюшки, – улыбнулся Судимир, но Гнеда почувствовала в его ласковом голосе смущение. – Славута, дочка, поди передохни. А нам с гостьей нашей перемолвиться надобно.

Славута рассеянно поклонилась свекру и, бросив на подругу извиняющийся и одновременно взволнованный взгляд, удалилась.

Все трое вошли в горницу, затворив дверь. Гнеда поднялась из-за стана и, принужденно возвращая их приветственные поклоны, по очереди пробежала взглядом по лицам мужчин. Она видела, что всем им не по себе, но не имела ни малейшего понятия, что стряслось.

Судимир откашлялся и первым нарушил тишину.

– Видишь, какое дело, Гнеда. Пожаловал нынче сам княжич, говорит, в наш двор куничка забежала.

Стойгнев вышел из-за спины Судимира, и сердце девушки ушло в пятки. На его правом плече лежал рушник. Княжич поклонился Гнеде до самой земли.

– Здравствуй, славница. У меня охотник уж больно хорош, говорит, след сюда ведет.

Гнеда перевела расширившиеся глаза на Бьярки, наконец замечая, что все трое одеты чересчур нарядно.

Этого не могло происходить наяву.

– Уж я говорил ему, – вступился Судимир, видя, как обомлела девушка, – нет у нас ни куниц, ни лисиц.

– Охотник мой ошибиться не мог, – перебил Стойгнев, и в очах юноши Гнеде почудился шальной отблеск. – Глаз его меток, рука верна, собак, что давеча набегали, всех перебил, ни одной не оставил. Да вот не ест, не пьет, только об одной куничке помышляет. Брячиславом Судимировичем прозывается, может, слыхивалао таком. У вас куница, у нас охотник, чем же не пара?

– Гнеда, я не отец тебе, – мягко обратился к девушке Судимир, – и слово мое не закон. Как рассудишь, так тому и быть.

Она неверяще смотрела на боярина, который неловко мял в руках шапку, затем перевела взор на Стойгнева, глядящего неестественно залихватски. Наконец, Гнеда собралась с духом, чтобы поднять взор на Бьярки. Он был серый, как полотно, что лежало в кроснах^[136], но в его очах, сияющих отчаянной решимостью прыгающего в пропасть, не было колебания.

Девушка сделала два порывистых шага к двери, и мужчины одновременно расступились, не осмеливаясь остановить ее. Раздался стон деревянного настила, затем жалобный писк половицы, которую давно пора было поменять. Все перед глазами замелькало, и Гнеда поняла, что бежит. Выскочив во двор, она юркнула на гумно и забилась в угол, тяжело осев на деревянную долонь^[137], усыпанную прошлогодней мякиной. Сердце бешено стучало, а в ушах все звучали нелепые речи.