Книга Пташка, страница 116 – Ксения Скворцова

Но сама она была свободна и могла выбирать. Стойгнев не заходил дальше взглядов, и иногда Гнеде казалось, что она выдумывает, а княжич смотрит на нее не чаще, чем на любую другую. Но как-то раз он заглянул в книжницу, где работала девушка, и за те несколько мгновений, что они провели наедине, душа ее успела уйти в пятки. Стойгнев с необычным для него смущенным смешком сказал, что искал боярина, но его слова звучали неубедительно, а глаза странно поблескивали в полумраке, и Гнеда смогла выдохнуть, лишь когда он, помедлив, вышел вон, извинившись, что напугал ее.

Зачем княжич так поступал? Разве имел он право обнадеживать ее, бедную девушку без семьи, столь далеко стоящую, как он думал, от него по происхождению? Разве не завлекал в ту же ловушку, из которой сам спас, вырвав из объятий побратима? Гнеда, наученная Фиргаллом осмыслять каждое собственное и чужое деяние, не могла не задавать себе этих вопросов. Но рядом с ней больше не было наставника, а она оставалась всего-навсего неопытной девушкой шестнадцати зим от роду, которой благоволил не просто сам княжич,а красивый молодой воин. Пытаясь оправдывать свои чувства, Гнеда говорила себе, что, сделавшись ближе к сыну, она приблизится и к отцу, что смотрит на Стойгнева только как на средство подобраться к князю. И в этом была бы доля истины, если бы девушка не просыпалась по утрам с надеждой на то, что княжич нынче приедет в поместье, взглянет на нее, промолвит слово. Если бы не выискивала его глазами и не трепетала бы, заприметив издали заветный багряный плащ.

Между тем Бьярки стал относиться к Гнеде еще хуже. Если раньше боярин делал вид, что не замечает ее, то теперь девушка все чаще ловила на себе его хмурый взор. К облегчению Гнеды, они не встречались с глазу на глаз с того злосчастного дня, но даже заметив юношу издалека, она содрогалась от нескрываемой им неприязни. Бьярки сделался настолько раздражительным, что вспыхивал по всякому мелочному поводу, и Гнеда даже слышала от Стороньки о его перепалке с княжичем, возникшей, по словам чернавки, на пустом месте.

Тем временем дорога пала^[96], и, наконец, был назначен день отъезда. Судимир на прощанье наказал Гнеде пообещать ему не пропускать бесед, и девушке не оставалось ничего иного, как безропотно подчиниться. Благо парни приходили туда не так часто, а в отсутствие Бьярки любые издевательства снести было гораздо легче. Тем более что нападок в сторону Гнеды больше почти не случалось. Зато в первый же вечер к ней неожиданно подошла русоволосая избранница младшего Судимировича.

– Здравствуй, – проговорила она мягким нежным голосом и поставила рядом с девушкой светец. Гнеда заметила, что остальные боярышни притихли и с любопытством наблюдали за подругой, но та не обращала на них внимания. – Что же это ты опять в темноте сидишь? Так много не напрядешь, – заметила девушка, с еле заметной усмешкой кивнув на Гнедино рукоделие.

Гнеда не была тонкопряхой и знала за собой этот недостаток, но плохо скрытая снисходительность в голосе собеседницы покоробила ее.

– Спасибо тебе, сестрица, – поклонилась Гнеда, все же искренне благодаря за принесенную лучину. – Прости, не знаю, как тебя звать-величать.

– Звениславой, – улыбаясь, ответила девушка, разглядывая новую знакомую, и у Гнеды мелькнула глупая мысль, что и светец-то она принесла только ради этого.