Книга Пташка, страница 119 – Ксения Скворцова

Она приворожила его. Присушила. Только так можно было объяснить тоску в душе, томление в теле, необходимость смотреть на нее, скрываясь, будто ночной тать. Каждый день Бьярки приостанавливался у окна отцовой книжницы, только чтобы сквозь мутную пелену слюды увидеть очертания склонившейся над тусклым пламенем жировика тени.

Он разрешал себе постыдные несколько мгновений, в которые, оставаясь незамеченным, с другого конца усадьбы смотрел, как Гнеда играла с детьми в лапту, и ее мягкий смех посылал волну мурашек по спине.

Когда она, обмотавшись платком так, что открытыми оставались лишь глаза, чесала лен с дворовыми девками, Бьярки заставлял себя думать, какие у Гнеды, должно быть, мозолистые и грубые руки, но вместо этого нечаянно вспоминал бархат ее щеки и чувствовал, как не брезгливость, а нечто совсем иное накатывало на него, встревая в горле, не позволяя вдохнуть полной грудью.

Юноша избегал встречаться с ней, особенно в конюшне, но все-таки иногда в деннике Гуляя, любимого коня боярина, до него доносился звук скребницы, шуршащей по гладкому лошадиному боку, и ласковый шепот, которым она разговаривала со своим вороным, заставлял сердце сжиматься в необъяснимой тоске.

Бьярки ловил себя на мысли, что, когда он был занят однообразным делом, его думы неизменно возвращались к Гнеде. Он вслед за Иваром против воли с восхищением размышлял о том, сколько же мужества должно быть запрятано в этой невеличке, раз она пустилась в одиночку в такую дальнюю, опасную дорогу. Осмелилась сунуться на двор его отца. В конце концов, приняла бой с мужчиной. Одновременно подозрения Бьярки лишь усиливались. Слишком много здесь было необычного и странного, чтобы поверить, будто девчонка пришла в Стародуб случайно.

Но нечто иное терзало Бьярки еще сильнее. Между вахлачкой и Иваром что-то происходило.

Она смотрела на побратима, и ее взгляды заставляли кровь в жилах Бьярки стыть от необъяснимой ярости. А еще хуже было то, что Ивар отвечал ей. Это были короткие, тайные взоры, но Бьярки видел, как нежный румянец заливал щеки девушки, как блестели ее очи, когда она поспешно отводила их, как еле приметная улыбка блуждала на ее губах еще долго после встречи с княжичем.

Неужели у нее хватило наглости даже подуматьоб Иваре? Как она, эта мужичка, эта лапотница, смела? Но, к ужасу Судимировича, Ивар не только не поставил девчонку на место, а вместо этого стал чаще наведываться в усадьбу. Бьярки чувствовал себя преданным. Появление друга больше не вызывало у него радости, лишь подозрение и злость. Юноша был противен сам себе, но не мог ничего поделать со жрущим изнутри чувством, не дававшим дышать, названия которому он не ведал.

Бьярки пробовал одергивать себя, напоминая, что она просто девчонка, далеко не первая у его друга, но это не помогало. Ивар снова отнял ее, как тогда, в той затерянной деревеньке, где они отстали от охоты в канун Солнцеворота. Где же теперь были его отповеди? Разве она перестала быть бедной сиротой под опекой Судимира? Или вся разница состояла лишь в том, что к Ивару, в отличие от Бьярки, она шла добровольно?

Душу молодого боярина раздирали постыдные, недостойные мужчины муки, о существовании которых он раньше и не догадывался. Бьярки умолял отца взять его с собой в полюдье, только бы оказаться как можно дальше от этих двоих, но Судимир отказал, велев защищать дом и оставаться подле княжича. А словно чтобы сделать его жизнь еще более невыносимой, боярин завещал сыну присматривать за Гнедой.