Книга 54 по шкале магометра, страница 96 – Мария Папкова, Елена Станиславская, Александр Добсон, и др.

Мама, покачивая страусиным пером на модной чалме, подошла к шкафу, двумя пальцами достала блюдечко и села на пол. Похлопала ладонью рядом, призывая Агату присоединиться, и зачем-то вынула из чалмы перо.

– Колешь, обводишь, призываешь, – сказала мама.

Она взяла Агатину руку и резко ткнула в палец кончиком пера. Оно оказалось острое, точно иголка, и пропороло кожу. Агата сморщилась от боли. На подушечку нехотя и дрожа, будто её разбудили и вытащили из-под тёплого одеяла, вылезла розовая капля. Мама прижала Агатин палец к краю блюдца и провела по кругу. Получилась каёмочка.

– А теперь смотри.

Белый фарфор задымил-забурлил, и из блюдца попёрли лица, но не целые, а кусочки. То нос всплывёт, то подбородок – овощи в кипящем бульоне. Агата вскрикнула, отшатнулась, но вскочить и убежать не решилась. Бурление замедлилось и вскоре прекратилось. Мама сдула пар. Из блюдца глядел, недоумённо хлопая глазами, черноусый мужчина.

– Агата, где твои приличия? – зашипела мама. – Представься и поговори с господином.

– О чём? – пискнула Агата.

– О том. О любви! – мама встала и вышла из кабинета.

Агатасмотрела на черноусого. Черноусый смотрел на Агату.

– Кхе-кхе, хорошая сегодня погода, вы не находите? – начал он.

Агата ойкнула и, подцепив блюдце, перевернула его вверх дном. Вскочила на ноги, попятилась к двери. Черноусый гулко бормотал что-то. Агата различила слово «темно».

– Больше никогда так не делай, – отчеканила мама, явившись вечером в Агатину спальню. – Дураков, конечно, на наш век хватит, но разбрасываться ими – непозволительная роскошь. – Она села на край кровати. – Слушай и запоминай. Колешь, обводишь, призываешь. И так три раза – три дня подряд. Нельзя, чтобы очередной усатый сом соскочил с крючка. В первый и второй дни лепечешь про чувства и прочую ерунду: мол, влюбилась в вас с первого взгляда, отныне и вечно душа моя принадлежит только вам, и вы вправе делать со мной всё, что пожелаете. – Мама, и правда, лепетала – Агата ещё ни разу не слышала, чтобы она говорила таким ласковым, иступлённым и проникновенным тоном. – А на третий день, на третий раз, спрашиваешь…

К своему шестнадцатому лету Агата вполне освоила науку розовой крови. Колола, обводила, призывала. Лепетала, обещала отдаться душой и телом, клялась в вечной любви. А на третий день, ресничками попорхав, интересовалась:

– Князь сердца моего, откройся, не утаи: зарыт ли у тебя клад на заднем дворе и, если зарыт, то где конкретно?

Глаза у князя стекленели, рот приоткрывался, и наружу выкатывались слова – будущие жемчуга да смарагды. Как и обещала мама, на третий день мужчины всегда выбалтывали правду. Чего не спросишь – получишь честный ответ.

– А спрашивать, – настаивала мама, – нужно только о кладах. Больше ничего тебя интересовать не должно. Ты же не хочешь закончить, как тётка Христина? Начала спрашивать всякую ерунду про устройство мира, науки разные, так и сгнила в нищете, в очочках да с книжонкой. Не нужно нам никакого образования, покуда в жилах течёт розовая кровь.

Так и жили Агата с мамой: пачкали блюдца, вызнавали про клады. Выкапывать сами не ездили, у мамы бригада была, проверенная. А то мозоли от лопаты – больно и некрасиво. Об этом мама, по её словам, знала не понаслышке. А вот о чём она не знала, так это о том, что у дочери есть секрет.