Книга Чуж чуженин, страница 39 – Ксения Скворцова

Нелюб хорошенько натянул ткань и, тщательно разглаживая каждую складочку, стал наматывать онучи на Мстишины икры. На его лице не дрогнула ни единая жилка, так, будто перед ним сидел ребенок, а не первая красавица Медынского княжества. Мстиша, величественная и хладнокровная, привыкшая навязывать свою волю и повергать в благоговейный трепет, теперь оказалась по другую сторону. Нынче это ее бросало в краску, тогда как грудь мужчины у ее ног вздымалась ровно и спокойно. Нелюб надел Мстиславе лапти и приладил оборы.

– Сперва будет нелегко, но потом пообвыкнешься. Тут расходиться главное. Вот, держи. – Он протянул Мстиславе получившийся посох. – Вечером рукоятку доделаю. Ну, будем трогаться. Некогда сидеть, а то, глядишь, и правда обставит тебя твоя девка.

Нелюб снова ощерился своей шутке, которую, кажется, счел весьма удачной, и Мстиславе не оставалось ничего иного, как подняться и с оскорбленным видом поковылять дальше.

Почти весь день двигались лесными тропами: они были мягче разбитых дорог, да и прохладная тень спасала от палящего солнца. Нелюб не соврал, и Мстише правда стало чуть легче, да и с палкой идти оказалось сподручнее, но ее сил хватило ненадолго. Мозоли мучили, ноги гудели, да и, кажется, не было ни одной части тела, которая бы не ныла от боли. Княжна шагала все медленнее, а расположение духа помытчика становилось все более скверным.

– Да ты совсем малахольная, – в сердцах сказал он после очередной передышки, на которую путникам пришлось встать, едва они успели пройти пару вёрст с прошлого привала.

Мстиша, потная, растрепанная, распухшая от комариных укусов, изможденная и голодная, уже не могла, да и не желала сдерживаться.

– Да как ты смеешь, вахлак?! – взревела она так, что Бердяй, мирно подремывавший на луке седла, вздрогнул и встрепенулся. – Никто никогда не смел так говорить со мной! – Мстиша стиснулакулаки. – Никто не смел унижать меня! Смеяться надо мной!

Нелюб тоже остановился и внимательно посмотрел на нее.

– И чем же я унизил тебя? Правдой?

– Ты знал, что я не смогу идти, и все равно не нанял телегу! – свирепея, выкрикнула она. – А теперь еще и издеваешься!

– Не смеюсь и не издеваюсь, а что есть говорю. Твоей прытью мы не то что к Ратмировой свадьбе со служанкой не успеем, а и к рождению первенца, пожалуй, не дотелепаем.

Очередное упоминание дурацкой шутки Мстислава уже не могла снести. Совершенно перестав владеть собой, она что было мочи замахнулась, вобрав в готовящийся удар всю накопленную злость. Но вместо того, чтобы врезаться в щеку, ладонь неуклюже зависла в воздухе. Нелюб на лету перехватил ее и теперь крепко сжимал тонкое запястье в нескольких вершках от своего лица.

Всеславна попыталась высвободиться, но у нее ничего не вышло.

– Не рвись, не то больно станет. А теперь меня послушай, – не повышая голоса, проговорил зазимец. – Коли думаешь, что я – твой холоп, которым можно помыкать да остолбухи ему отвешивать, когда с души воротит, то придется мне тебя окручинить. Не с таким связалась. То, что до больших ног доросла и ни слова правды не слыхивала, не моя печаль. То, что хилая да неумеха, – тоже. Я за тобой нюни вытирать не рядился и в слуги твои не нанимался. – Нелюб выплевывал слова отчетливо и зло. – До Зазимья дойти я и без тебя сумею, дорогу, слава Отцу Небесному, знаю. И свои несметные богатства мне не сули. Я тебя не бросил не из-за них, а из жалости. Да только тебе такое чувство, поди, неведомо. – Он неприязненно скривил рот. – А если еще раз вздумаешь руки распускать, то больше меня не увидишь, вот тебе мое вахлацкое слово.