Книга Дети павших богов, страница 99 – Карисса Бродбент

– Глаза. С глазами надо что-то делать.

Да, осталосьтолько это.

– Я справлюсь, – успокоила я и потянулась к разгладившимся пустым глазницам.

Стоило их коснуться, плоть под моими пальцами стала разлагаться, кожа сморщилась. Когда я отняла руки, на месте глаз остались две черные, прогнившие изнутри дыры – словно глаза вырвали перед смертью, оставив мясо глазниц червям.

Зороковы должны были оценить такую жестокость. У треллианских владык лишение глаз было излюбленной казнью.

Мы все уставились на голову.

– Думаю, этого хватит, – сказала я.

«Хватит». Ну и сказала. Наш план был таким ненадежным. Хватит, чтобы выиграть немного времени для треллианских рабов? Хватит, чтобы хоть на время умаслить Зороковых? Это было лучше того, что я придумала третьего дня, – то и планом-то нельзя было назвать. Иногда лучше что-то, чем ничего. Мы могли спасти жизни десяткам рабов, если не больше.

И все же я уходила к себе совсем больная. И в молчании Саммерина слышалось не привычное для него задумчивое спокойствие, а тяжкий стыд. Я покосилась на него, идущего рядом, припомнив наш давний спор, – каким голосом он рассказывал, каково использовать дар для ужасных дел.

Было ли ужасным то, что мы сделали?

– Спасибо тебе, Саммерин, – тихо сказала я. – Я… прости, что тебе пришлось.

– Хорошо хоть она была уже мертвая. – Саммерин безрадостно улыбнулся.

Меня это не утешало. И что-то мне подсказывало, что Саммерина тоже.

У меня болела спина. И ноги. И левая рука, которую я накануне здорово растянул. Болело всюду – более или менее.

Но все, что болело и ныло, терялось в сравнении с болью, забившейся под черепом при виде Зерита, что развалился за столом моего отца, с короной на голове и улыбкой на губах.

Улыбка смотрелась до нелепости преувеличенной, в ней не хватало обычного его ленивого очарования. В сущности, Зерит весь теперь выглядел нелепым, словно напялил неумело сработанную маску. С нашей последней встречи он невероятно исхудал, глаза стали такими темными, что мелькнула мысль, не подводит ли он их сурьмой.

Входя в комнату, я постарался скрыть изумление. При виде его мне пришли на ум слова Эомары: «Подумать только – пожертвовать немалой частью самого себя ради того, чтобы утащить с собой в смерть другую душу!»

– Должен признать, – заговорил он, – хотя между нами имелись некоторые разногласия, ты, бесспорно, знаешь свое дело.

Мое дело! Тошно было слушать. Какое мое дело? Сражаться? Убивать? Воевать?

Я скрипнул зубами.

– Имеются.

– Хм?

– Имеются разногласия. Я заметил, что ты ошибочно использовал прошедшее время. Они все в настоящем.

Слова сорвались с языка, я не успел их удержать. Мое самообладание не бесконечно. Дурные манеры, и все такое.

Улыбка на губах Зерита застыла, на лице мелькнула злость. Однако он тут же расслабился и тихонько хихикнул:

– Да, тут ты меня поддел.

Он встал, повернулся к висевшей на стене карте, а руки скрестил на груди:

– Так вот. Очевидно, несмотря на твои выдающиеся успехи в военном деле, мы столкнулись с серьезной проблемой. Морвуды.

Фамилию он выговорил протяжно: Мо-о-орвуды.

– Неудачно сложилось, – сказал я.

Зерит опять захихикал:

– Он говорит: «неудачно»! – Он скосил на меня глаза. – Ты так старался действовать мягко, генерал Фарлион. Действовать добром. Ты и Тисаана с вашей миленькой бескровной войной.