Книга Дети павших богов, страница 113 – Карисса Бродбент

– Нововведения. Да, можетбыть. Но даже так… – Взгляд его ушел вдаль, лицо стало серьезным. – Я все думаю, как много людей нужней меня могли бы жить. Среди них были самые блестящие умы из всех, кто ходил по земле. Глядя на тот вскрытый труп, я все думал, сколько других, умнее меня, могли бы стоять на моем месте и сложить то, что у меня не складывается. А живым ушел я.

У меня пересохло во рту. Я сделала большой глоток.

Я ни на миг не забывала о письме в кармане – и о запрете в этом письме. Кадуану нужны ответы, но ему не дозволено искать их в Нирае.

Мне не хотелось ему говорить. Не сейчас.

Но, отняв стакан ото рта, я встретила его упорный, раздевавший меня до нитки взгляд.

– Как я понимаю, – сказал он, – ты получила письмо от отца.

Я окаменела и без слов выругала себя за отказ от невысказанного обещания.

Отсутствие ответа вполне заменило ответ.

– Догадываюсь. – Кадуан откинулся к стене. – В Нираю не едем.

– Не едем. – У меня слова шли туго.

– Лично я совершено ошеломлен, – объявил он и залпом допил вино.

– Даже если я не согласна, не мне оспаривать его решения.

Кадуан дернул ртом.

– Трусливое решение, – пробормотал он в свой стакан.

Я вспыхнула. Пришлось загнать обратно в глотку рвавшиеся из нее резкие слова.

– Ты пьян, – только и сказала я.

– Пьян. А еще я прав.

Он сел прямо, подался ко мне. Неловкое, неточное движение – он, должно быть, не хотел придвигаться так близко, что едва не ткнулся лбом мне в лоб. Даже в темноте зала глаза у него светились цветом пробившегося сквозь листву луча – как будто в них просвечивал его гнев.

– Скажи мне вот что, тиирна, – заговорил он. – Почему ты хранишь ему такую верность?

– Я не тиирна.

– Ты тиирна.

Я фыркнула:

– Нет, я…

– Не годишься? Кому? Твой отец безраздельно властвует в Уделе. Думаешь, пожелай он, не заставил бы тебя принять? – Голос его смягчился, будто сочувствие вытеснило гнев. – Думаешь, о нем не шептались в других домах? Эта власть ему не предназначалась. Она принадлежит твоей матери. И тебе.

Я покачала головой. Однако в памяти уже зашевелились обрывки воспоминаний. О той ночи, когда отец держал меня за горло, и проблеск белого, и голос матери…

– Мать нездорова. А я…

– Не так послушна, как твоя сестра?

Я задохнулась. И отшатнулась от него, прорычав:

– Не смей так говорить о моей сестре!

– Я… – Его лицо тотчас отразило раскаяние.

– И не смейговорить о моих родных, как будто знаешь их лучше меня!

Он еще чуть-чуть подался ко мне:

– Эф…

В моем имени звучало извинение, и объяснение, и мольба – все сразу. Ни у кого мое имя так не звучало. Никто не вкладывал в него столько нежности, и как же мне это нравилось.

Именно поэтому я, не раздумывая, все это задавила.

– Сожалею, что ты не дождался угодного тебе ответа. Сожалею, что ты ненавидишь его за то, что он пытается сделать тебя чем-то вопреки твоему желанию. За то, что он никогда не допустит, чтобы наш дом постигла судьба твоего.

Как он изменился в лице! Вздрогнул, как от удара. А потом глаза загорелись, взгляд стал острым, губы приоткрылись, и я не без удовольствия изготовилась к схватке – изготовилась встретить что-то знакомое, и болезненное, и бесспорно заслуженное.

Но нас оборвал оглушительный звон.

Вылетело большое стекло в стене напротив – за ним виднелись листва и небо, а осколки засыпали пол. Гости повскакали с мест, посыпались пьяные ругательства. Мы поднялись среди разбегающихся по залу шепотков.