Книга Мать смерти и рассвета, страница 100 – Карисса Бродбент

Справа, за грудой камней, возник Саммерин, потирая висок.

– Поверить не могу, что у меня получилось, – пробормотал он, ни к кому не обращаясь. – Стратаграмма на четверых. Вознесенные!

И наконец из-за кучки деревьев, хромая, появился Макс.

Изорванная одежда обгорела, темные волосы гораздо длиннее, чем раньше, пряди спутаны, одна щека перепачкана кровью. Он заметно похудел. Только сейчас, когда у меня появилось время как следует рассмотреть его, я поняла, что за татуировки покрывали каждый дюйм его тела, кроме лица, – одна стратаграмма поверх другой.

Он поднял взгляд, его прекрасные ярко-голубые глаза встретились с моими, и я не выдержала: ринулась к нему, обвила руками шею и уткнулась лицом в плечо. Хоть он и похудел, на ощупь ничего не изменилось: каждый уголок, изгиб и выпуклость его тела прижимались к моему как родные. Боги, никогда не уйду, никогда не отпущу его, останусь здесь, в его запахе, в ощущении его дыхания на моей груди, навсегда.

Воздух вырывался у меня из легких со всхлипами. Наверное, выглядела я ужасно, но это меня не волновало. Я была счастлива.

И только спустя какое-то время я неожиданно поняла, что он не обнимает меня в ответ.

МАКС

Женщина обнимала меня, а я понятия не имел, что делать.

Я немного наклонил голову, и в нос ударил умопомрачительный цитрусовый аромат. Запах принес с собой тысячи призраков других воспоминаний. Пахло домом. Мне хотелось обнять ее, уткнуться лицом в волосы и наполнить легкие ее запахом, как дымом от хорошего табака. Но она оставалась для меня незнакомкой.

Поэтому я остановился на том, что ласково положил руку ей на спину между лопатками. Поднял взгляд к лицу Саммерина: он смотрел на меня так, словно я сделал что-то крайне странное.

В конце концов женщина застыла, будто на нее нахлынуло то же самое подозрение. Она отодвинулась, и я поборол внезапное желание притянуть ее обратно.

Она подняла на меня взгляд.

Вознесенные над нами, в жизни не видел никого красивее! На меня смотрели разного цвета глаза: один – серебристый, другой – янтарно-зеленый. В серебряной радужке разливался лунный свет.

– Макс?

От того, как она произнесла мое имя, на мгновение перехватило дыхание. Два протяжных слога, как мелодия.

– Я не…

«Я не помню тебя».

Нет, неверно. Не совсем верно. Я не представлял, как ее зовут или как мы познакомились. У меня не осталось о ней никаких воспоминаний. Но я знал ее. Знание жило где-то внутри, глубже плоти. Эта часть моего прошлого звала, и до нее дико хотелось дотянуться, но даже инстинктивный порыв к минувшему натолкнулся на непреодолимую стену и вызвал внезапный всплеск боли в затылке.

Я и в лучшие времена не был гением красноречия, а уж теперь и подавно: ведь я пытался объяснить то, что сам плохо понимал.

– Я многого не помню, – наконец сказал я.

Между бровями женщины залегла морщинка.

– То есть?

– В основном я помню детство. Но все, что произошло примерно после семнадцати… просто исчезло.

Даже такое описание было не совсем верным. Оно не передавало то, как я чувствовал отпечаток прошлого, но не мог вспомнить его деталей.

– Исчезло? – переспросила она. – Я не понимаю.

Я открыл было рот, но сразу же закрыл; нарастало раздражение из-за невозможности выразить словами все, что со мной происходило.

– Как тебя зовут?