Книга Ночная радуга, страница 243 – Жанна Володина

— Вряд ли, — выдыхает Никита, прижимая меня к себе. — Она никогда не покажет это письмо, потому что оно не прощальное…

— Не прощальное? — ничего не понимаю я. — А какое?

— Скорее всего, просто покаянное, чтобы отсрочить гнев и действия Вяземского, которые могли его уничтожить и как бизнесмена, и как человека, — Никита ласково берет меня за подбородок, но не целует, а внимательно вглядывается в мои глаза.

— Это космос, — неожиданно шепчет он.

— Что? — удивляюсь я его словам.

— Твои глаза, — продолжает шептать Никита. — Они хрустально прозрачные, но постоянно меняющие цвет.

— Просто серые, — улыбаюсь я.

— Нет! — спорит муж. — То светлые и невероятно глубокие, как космос. То темные и пугающе красивые, как космос.

— Да ты поэт! — шутливо иронизирую я.

— Не поэт, — мягко смеется он. — Но, как оказалось, способен и к словотворчеству. Когда я думал, что потерял тебя, то тратил долгие часы на подбор убеждающих слов.

— Давай! —веселюсь я. — Убеждай!

- Я хотел сказать, что был твердолобо упрямым, мстительно злым и иррационально нелогичным, но… — Никита ласково гладит меня по голове, как маленькую девочку. — Но одна прекрасная девушка убедила меня, что надо быть мягко доверчивым, безусловно добрым и рационально мыслящим.

— Неужели? — искренне удивляюсь я. — Такой резкий поворот на сто восемьдесят градусов! Голова не кружится?

— Кружится… — соглашается мой новый старый муж. — Еще как кружится! Показать?

— Мне показалось или ты хотел говорить о чем-то другом? — тревожусь я, видя и темные круги под его глазами, и растерянную грусть в глазах.

Никита долго молчит, обнимая меня и грея своим большим телом, потом отстраняется и говорит:

— Ты не догадалась?

— Нет… — совсем теряюсь я, не понимая, что именно его беспокоит. — Тебе так нужно это отцовское письмо? Что ты хочешь в нем найти?

— Мать уничтожила письмо, — с нажимом отвечает мне Никита. — Она этого не сказала, но это очевидно.

— Возможно, правильно сделала? — осторожно начинаю я. — Иначе следствие узнало бы о мошенничестве и отравлении. А значит, об убийстве Ковалевских.

Лицо Никиты искажает кривая улыбка, делающая его неузнаваемо странным, каким-то незнакомым.

— А так… — я пожимаю плечами, приподнимая его тяжелые руки. — А так и следствие, и ты придумали свои версии произошедшего и всё удалось скрыть.

— Я десять лет, Лера! Десять лет считал, что Вяземский — любовник моей матери под носом моего отца! А господин Верещагин был любовником госпожи Ковалевской, отравленной моей матерью в компании с ее мужем, господином Ковалевским.

— Матерью?! — с каким-то мышиным писком выдыхаю я. — Матерью?!

— Конечно, — лицо Никиты буквально сереет от тяжелых мыслей и раздирающих душу чувств, которые он то ли пытается скрыть, то ли, наоборот, обнаружить, открыть. — Это она. Она отравила соперницу, а заодно и ее мужа. Но это еще не всё… Есть еще одно обстоятельство. И оно убивает меня.

— Не всё? — у меня холодеют руки и ноги, кажется, начинается легкая лихорадка. — Убивает?! Что ты имеешь в виду?

— Я почти уверен в том, что моя мать убила и моего отца, — голос Никиты странно холоден и обманчиво безразличен.

На моем лице, наверное, отчетливый рисунок из паники, неверия, шока и сочувствия.

— Не может быть! —облекаю я в слова свою растерянность. — Ты не можешь быть уверен! Она тебе призналась?