Книга Ночная радуга, страница 239 – Жанна Володина

— Ему было всё равно, с кем я в гостиничном номере!

Видя недоверие на лице сына, мать начинает смеяться и плакать одновременно.

— Для тебя он был идеалом! Как же! Отец, который всегда рядом. Отец, который берет с собой на охоту и рыбалку. Отец, который усаживает тебя рядом во время настоящих важных переговоров. Тебя, молодого и жадно впитывающего всё: повадки, манеру говорить и одеваться, даже дурацкую привычку потирать большой и указательный пальцы.

Никита сглатывает и распрямляет широкие плечи.

— Успокойся, мама! Я верю тебе.

— Веришь? — по-старушечьи щурится моложавая женщина. — Тебе стало легче?

— Я бы не сказал, что легче, — Никита еще сильнее прижимает меня к себе. — Просто многое стало понятнее. Многое, но не всё. Что было в письме? Его признание в воровстве и измене? Прощание с семьей? Покаяние?

Мать смотрит на сына, как на сумасшедшегоили, по крайней мере, слабоумного.

— Покаяние? Алексея? Бог с тобой, сынок!

— Тогда что? — Никита проявляет чудеса сыновьего терпения.

— Вранье, приправленное правдой, — устало выдыхает Таисия Петровна. — Или правда, приправленная враньем. Я не считала в процентах и объемах. Да. Вяземский прижал Алексея. Они вместе с Ковалевским нашли вора достаточно быстро. Но сами добивать не стали. Играли в благородство. Загоняли его в угол.

— И загнали… — вырывается у меня невольно.

— Вот еще! — восклицает Таисия Петровна и произносит с непонятным чувством, то ли злорадства, то ли досады. — Он сам себя загнал.

— Ты забрала письмо и вышла через дверь в шкафу? — спрашивает напряженный Никита. — Чтобы никто не узнал правду? Я ведь даже не заметил, что кто-то, кроме отца, был в комнате.

— Ты сам скрывал правду о его смерти, потратив немало сил и средств, — напоминает Таисия Петровна. — И ты прекрасно понимаешь, что без помощи Вяземского тебе бы это не удалось.

— Я не понимаю, — говорю я громко и отчетливо, испытывая непреодолимое желание выпить знаменитого хереса: если Таисии Петровне он так помогает быть в форме, то, может, и мне поможет. (Сашка хвалила!) — Я не понимаю, зачем моему отцу было помогать тебе, Никита, если он так хотел добиться справедливости? Разве не это была его цель, чтобы Верещагин ответил за воровство, обман друзей, предательство и… убийство?

— Что ж вы у него не спросили, Валерия Ильинична Вяземская? — с издевкой в голосе обращается ко мне мать Никиты.

— Князева, — тихо поправляю я ее и вижу поддерживающий, добрый взгляд мужа.

— Ну, тогда тебе это понравится, — беззлобно отвечает Таисия Петровна. — Твой отец помог моему сыну и заслужил его лютую ненависть. Как тебе?

— Ты дала мне понять всё то, что я предположил, — напоминает матери Никита, но не осуждающе, а как-то безысходно.

— Потому что я просила его помочь ради меня и тебя, — огрызается Таисия Петровна, но тоже как-то безнадежно, как старая слабая мышь, попавшая в мышеловку и теперь ругающая себя за то, что польстилась на бесплатный сыр. — А он помог ради нее.

— Нее? — поражаюсь терпению Никиты, ему вполне можно было бы стать духовником смертников, с таким запасом смирения и терпения.

В общении со мной я этой его способности раньше не замечала. Но я понимаю— это его мать. Мать, которую он долгих десять лет считал любовницей моего отца, а она ею не была. Физически чувствую вину сына перед матерью. Она осязаема, ощущаема и весомо давит на сильные широкие плечи моего мужа. И мне очень хочется разделить эту тяжесть, подставив свое плечо. Но я знаю, что он не позволит.