Книга Поймать океан, страница 81 – Виктория Войцек

– Похожа, – совсем растерялась она, громко сглотнула и попыталась отстраниться, но чуть не завалилась назад. – От мамы… и нет ничего.

– Так вот, девочка, каждый раз, принимая очередное глупое решение, думай об отце. Если доброта твоя погубит тебя – жить с этим придется Каррэ. А у него, видать, кроме тебя, и нет никого. Это ж кто мать твоя? Уж не Маритар ли? – Бертиль резко сцапала ее за подбородок и надавилапальцами – большим и указательным – на щеки.

Воздуха внезапно стало мало. Асин глотнула его, прогорклый, густой, и зашлась кашлем, от которого все заболело в груди, а глубокий, хоть и заживающий след от лап стража запульсировал, точно не лицо, а его сжали. Почему… почему даже Бертиль знала имя ее матери? В то время как сама Асин складывала ее, подобно уродливому рисунку из обрезков цветной бумаги.

– Ну чего ты, девочка? – Бертиль заволновалась. Похлопала Асин по спине, засуетилась, вспомнив, зачем просила спустить платье. – Просто с отцом твоим всегда одна женщина была. С самого его детства. Маритар – океаново отродье. Ее, говорят, сами воды выплюнули. Твой отец сюда летал, еще когда был во-от такой, – она провела ребром ладони под ключицами. – Со своим отцом. Помогал таскать товар, а с ним вечно эта, хвостиком увивается. Мой па, – Бертиль задумчиво обвела взглядом тесное помещение, – у него муку скупал. Так что виделись мы часто. И с Каррэ, и с этой Маритар. Дурная она была баба. Вечно что-то доказывала, тарелки мои трогала.

Зашевелился сидевший неподалеку Альвар. Он не вмешивался, но как же, видимо, любопытно ему было слушать. Да и сама Асин, уже тихонько кашляя в кулак, удивлялась случайной встрече: это надо же, вернется домой – обязательно расскажет папе о Бертиль, которую про себя то и дело звала запретным словом «тетенька».

Подставив ладонь, Бертиль хорошенько тряхнула склянку, и из толстого горла вывалилось что-то густое, зеленое и пахнущее так резко, что в носу защекотало и захотелось чихнуть. Услышав неприятный чавкающий звук, Альвар подал голос:

– Куда же так много, Бертиль? Ты ее, что же, целиком обмазать собралась?

– Тебя спросить забыла, – фыркнула она. – Ми́рахова жена в прошлый раз приходила скандалить ко мне под окна, это из-за нее ставни теперь косые, – она понизила голос и продолжила: – как ее лицо. Так что должен он мне еще таких пузыря три-четыре – не меньше. Поэтому я девочку твою хоть всю измазать могу. Зеленая будет. Хоть что-то зеленое в этом паршивом городе. Кроме мужиков после попойки.

Тонкая рука Бертиль – обтянутые кожей кости – наносили лекарство по рваным краям с невероятной осторожностью. Асин невольно почувствовала себя куском хлеба, на который щедро накладывают ложкой перетертые ягоды. Вот только пахли они куда лучше, а от непонятноголекарства, напоминающего болотную тину, щипало где-то в переносице и кружилась голова.

– Бертиль, а какой она была? – спросила Асин. – Моя мама.

– Чудны́е же ты вопросы задаешь, девочка.

– Ее не стало, когда я была совсем маленькой, – пояснила она, стараясь не морщиться.

– Своевольной. Со стороны казалось, будто весь мир на нее работать должен. Глаза у нее были большие, широко распахнутые. Почти как у тебя, только не блюдца по форме. А уж волосы… Мужики останавливались, когда она мимо шла. А как чуть подросла, так потише стала. Не спорила ни с кем, молчала, улыбалась так, что тошно было. И все тарелки мои продолжала переставлять! Правда, мне всегда казалось, что плохая эта тишина. Ой плохая. – Бертиль смыла остатки лекарства, ополоснув руки в теплой воде.