Книга Хозяйка заброшенного замка, страница 32 – Надежда Соколова

А Мира… Я посмотрела на ее изящные, белые руки, не знавшие труда, на дорогое, но уже не самое новое платье. Ей, привыкшей блистать в усадьбе мужа и мечтавшей о столице, было досадно. Досадно, что та, кого она считала неудачницей, ниже себя по статусу и влиянию, внезапно стала женой человека, чей титул и положение были куда весомее, чем у Андреаса. Она мне завидовала. Завидовала не только положению, но и тому, как Дерек смотрел на меня — не как на полезное приобретение или обузу, а с тем вниманием и уважением, которых, как я подозревала, она никогда не знала от моего сурового брата.

И что-то внутри меня, обычно сжимавшееся в комок под их оценивающими взглядами, вдруг распрямилось. Распрямилось и засмеялось тихим, ликующим смехом.

Мне было плевать. Плевать на расчетливую жадность брата. Плевать на ядовитую зависть Миры. Плевать на все их условности и планы.

Под столом моя рука нашла руку Дерека. Его пальцы немедленно сомкнулись вокруг моих, крепкие и теплые. Я подняла бокал с медовухой.

— Я хочу предложить тост, — сказала я, и мой голос прозвучал непривычно твердо. Все взгляды устремились на меня. — За новый дом. За новую жизнь. И за то, что иногда счастье приходит именно тогда, когда его уже и не ждешь.

Я отпила, глядя прямо в глаза Дереку. Он поднял свой бокал в ответ, и в его взгляде вспыхнула та самая, редкая улыбка — одобрительная, гордая, любящая.

— За счастье, — тихо, но четко произнес он.

Мы выпили. Андреас что-то невнятно пробурчал и отхлебнул. Мира сделала вид, что поправляет салфетку. Но их настроение больше не имело для меня никакого значения. Я чувствовала сладковатый вкус меда на губах, тепло руки мужа и тихое, непоколебимое ликование в груди. Они могли строить какие угодно планы и кипятиться от зависти. А у меня был он. И этот замок. И наше будущее. И в этот момент я была счастлива так, как не была счастлива, кажется, никогда — ни в той, прежней жизни, ни в этой. И это чувство было крепче любых каменных стен.

Андреас с Мирой и Агнессой уехали на закате, даже не оставаясь на чай. Последнее, что я видела в узкое окно, — это их сани, скользящие по белой дороге в сумеречный лес, увозя с собой ледяное напряжение и фальшивые улыбки. Тишина, опустившаяся на замок после их отъезда,была уже не пустой, а благословенной, наполненной только потрескиванием дров в очагах и нашими с Дереком шагами по каменным плитам.

Мы поднялись по лестнице молча, но это молчание было общим, уставшим от чужих взглядов и полным предвкушения того, что наконец-то мы остались одни. В дверях нашей — теперь уже общей — спальни он остановился и бережно снял с моей головы фату, запутавшуюся в шпильках. Его пальцы были осторожными, медленными.

— Тяжелый день? — тихо спросил он, откладывая в сторону облачко кружева.

— Самый странный и самый лучший в моей жизни, — честно ответила я.

В спальне горел камин и несколько свечей. Их свет смягчал грубые очертания комнаты, превращая тени в мягкие узоры на стенах. Прислуга, по нашим указам, не беспокоила нас. Мы были предоставлены сами себе.

Первая неловкость возникла, когда дело дошло до платья. Бесчисленные пуговицы сзади оказались сложной задачей. Я стояла, отвернувшись, чувствуя, как жар разливается по щекам, и слушала, как его дыхание ровно шумят у меня за спиной. Его пальцы, такие ловкие с топором и бинтами, теперь, казалось, потеряли всю свою уверенность.