Книга Все потерянные дочери, страница 35 – Паула Гальего

В его голосе звучит восхищение, перемешанное с чем-то вроде сожаления. Я решаю не настаивать. Просто киваю, погружённая в размышления, и думаю, как подступиться к вопросу, который действительно меня волнует, не вызвав у него шока. Я не знаю, насколько глубоко в нём укоренилась вина или запреты, посеянные Лирами и Львиным Орденом.

— Ты и Эмбер… вы очень близки?

Арлан тут же напрягается, будто его кольнули иглой.

— Да, — отвечает он быстро. — Ну… нет. Не знаю. Просто друзья.

— Понятно.

Он чувствует себя неуютно… теперь ясно.

Я указываю в сторону дворца — на фонарики, музыку и огни.

— Хочешь вернуться? — спрашиваю. Арлан долго смотрит на меня. — Или, может, прогуляемся? — предлагаю я.

— Здесь, на улице, хорошо.

Я улыбаюсь.

Мы остаёмся здесь и продолжаем говорить.

Глава 8

Кириан

С тех пор как я вернулся, мне всё чаще снится один и тот же сон.

Одетт стоит где-то, смотрит на меня тем самым взглядом, который я бы узнал где угодно, и улыбается мне. Но я знаю, что-то не так. Понимаю это задолго до того, как замечает она — до того, как сама атмосфера начинает отражать мои чувства и сгустившийся мрак окутывает сцену. В этом сне из темноты появляются костлявые руки, обтянутые клочьями почерневшей кожи и сухожилий, и медленно тянутся к плечам Одетт сзади, пока она ничего не подозревает. Я кричу. Или, по крайней мере, пытаюсь.

Открываю рот, кажется, будто вонзаюсь в сам воздух лёгкими, а в ответ — тишина. Абсолютная, звенящая тишина.

И тогда я срываюсь с места, бегу к ней, но те костлявые руки уже сомкнулись у неё на плечах. Я не успеваю добежать — слишком поздно. Она кричит. Её голос слышен — в отличие от моего. Его слышно до боли. До самого сердца.

И он остаётся там, даже когда я просыпаюсь. Потому что он становится всё громче в тот момент, когда из теней выходит фигура — сгорбленная, закутанная в лохмотья, с пустым черепом и чудовищными рогами, словно с венцом тьмы. Она обнимает Одетт своими мертвенными руками.

И прежде чем я успеваю проснуться, эти пустые глаза вгрызаются в меня из самой глубины кошмара. И голос, сотканный из самой сути мира, произносит:

«Ты просил, чтобы я забрал тебя вместо неё. А потом сбежал».

Я просыпаюсь с рывком, с именем Эрио на губах. На губах, готовых вымолвить мольбу, которую теперьуже никто не услышит.

Проходит несколько мгновений, прежде чем я снова узнаю пространство — простыни под телом, воздух с лёгким ароматом очага и свежих лилий, кровать, в которую я рухнул вчера ночью, обессилевший после того, как любил её.

Одетт лежит на животе, закутанная в одеяло. Её обнажённая спина медленно поднимается и опускается с каждым вдохом. Два тёмных браслета обвивают её руки. Мне кажется — или, может быть, я действительно это вижу, — будто чернильные узоры на её коже слегка движутся. Как будто линии сплетаются между собой, скользят по загорелой от эрейского солнца коже. Будто эта магия, пульсирующая внутри неё, тоже дышит. Как живое существо. Ритмично. Неумолимо. Без сна и покоя.

Интересно, не это ли — тревожность, боль, страх — проявление нашей связи? Когда она зажгла в небе те фонари, я почувствовал вспышку, какой-то зов, как будто она ждёт меня по ту сторону моста, и её магия — тёплая, зовущая. Если раньше я любил магию, что была в ней, то теперь, после того как между нами появился этот узел, чувство стало ещё ярче. Наверное, так же, как и страх её потерять.