Книга Все потерянные дочери, страница 202 – Паула Гальего

— Все эти годы я не переставал думать о нашем последнем дне вместе. Не переставал спрашивать себя, сложилось бы всё иначе, будь я чуточку храбрее.

Комок встает у меня в горле, но я способна закрыть глаза, тряхнуть головой и медленно его распустить. Другая жизнь, другая боль.

— Мы были детьми. Я не держу на тебя зла. Мы не знаем, как бы всё обернулось. Может быть, это я струсила бы в последний момент. Мы не можем знать.

Он качает головой. — Нет. Ты бы не усомнилась, — отвечает он. — Я хочу, чтобы ты знала: я не боялся сбежать с тобой.

Я хмурюсь и смотрю на него пристально, ожидая. — Если ты не боялся сбежать, тогда?.. — настаиваю я, когда он молчит слишком долго.

— Леон, — отвечает он скупо и резко вдыхает. — Я испугался, что Леон исполнит свою угрозу.

У меня душа уходит в пятки. — Угрозу?

— Я же сказал тебе, он не такой, как ты думаешь, — мрачно отвечает он. — В тот день я не пришел, потому что Леон сказал мне, что сдаст тебя: тебя, Одетт. Сказал, что у него хватит фантазии, чтобы в подробностях расписать, как ты заставила меня бежать, какие планы строила, чтобы помочь язычникам. Сказал, что если я приближусь к тебе, он всё расскажет.

Он отводит взгляд и несколько раз зажмуривается, словно воспоминание жжет веки. Я тоже перестаю смотреть на него. Устремляю взгляд вперед, на дворец, где уже начали зажигаться ночные огни.

— В тот момент я думал, что могу убить его или согласиться.Мне не хватило смелости рассказать тебе и найти другой выход, и если быть до конца честным с собой, я должен признать, что к тому же чувствовал вину за наши идеи: за то, что сомневался в Ордене, за то, что считал, будто имею право на что-то иное, кроме как умереть за дело… Всё это время я спрашивал себя, какой была бы сейчас наша жизнь, будь у меня столько же отваги, сколько у тебя.

У меня щиплет глаза. Внезапно в горле пересыхает.

— Вероятно, я поступила бы так же, — говорю я ему, и когда он открывает рот, чтобы возразить, качаю головой. — Я серьезно.

Эти слова, кажется, смягчают его; создается впечатление, что его плечи немного опускаются, освободившись от тяжкого груза. Он больше ничего не говорит. Я тоже. Нам обоим нужно многое переварить.

Я возвращаюсь в свои покои с мыслью, что Орден снова что-то у нас отнял. Хотя, возможно, на этот раз справедливее было бы сказать, что это был Леон. Ясно одно: я не знаю его до конца. Даже его, который был другом, каким был Лоренцо, каким был Элиан. Я так мало знала Воронов, с которыми выросла, что мне трудно понять, кто из списка, составленного нами с Лоренцо, мог бы быть открыт и выслушать меня так, как сделал это он.

Войдя внутрь, я запираю дверь на ключ. Я избавляюсь от плаща, который на самом деле был мне не нужен, бросая его у входа, и чувствую, что что-то не так, в тот самый миг, когда оставляю его там и поворачиваюсь к гостиной.

Магия вспыхивает в моих пальцах, когда я делаю шаг вперед, и секунду спустя я создаю кинжал, крепко сжимаю его, хватаю своего противника, прижимаю его к стене и приставляю лезвие к горлу.

Я чувствую пальцы, сжимающие мою руку; твердо, но деликатно. Большой палец медленно очерчивает дугу, и я понимаю, встречаясь с прекрасной улыбкой, что это ласка любовника.

— Давно мы в это не играли, — мурлычет голос, по которому я отчаянно тосковала.