Книга Все потерянные дочери, страница 19 – Паула Гальего

Они обмениваются понимающим взглядом.

— Часть армии Эреи останется здесь — поможет с переходом власти, — говорит Нирида. — Остальные отправятся с Королевой Королев в Илун — для охраны и поддержки, но и для того, чтобы быть готовы, когда начнётся война.

Ева смотрит на Одетт.

— А Дочери Мари, не входящие в илунийские шабаши?

Вопрос задан для вида. Для представления.

Одетт не двигается. Отвечает спокойно:

— Дочь Мари, которая не присутствует, отправится в Илун.

Камиль напрягается. Кайя таращится на неё. Ева хмурится.

— Что она несёт? — шепчет мне Нирида.

— Понятия не имею.

Воцаряется пауза. Ева колеблется: спросить прямо или продолжить, будто ничего не произошло. Но замешательство берёт верх.

— Значит, ты не поедешь, Дочь Мари?

— Я не Дочь Мари, — отвечает Одетт. Её голос звучит, как приговор — тихо, но неоспоримо.

Камиль теряет самообладание, разворачивается к ней полностью, в глазах — напряжённое ожидание.

— Кириан… — шепчет Нирида, тревожно, но я не отвечаю. Потому что и сам не имею ни малейшего понятия…

— Я — Дочь Гауэко.

Слова падают, как каменная плита, вызывая тишину и вес, от которых по спине бегут мурашки. Никто не осмеливается нарушить их, пока она сама вновь не заговорит:

— И я поеду в Илун, чтобы сражаться за Землю Волков.

Слышу приглушённые ругательства, шёпот тех, кто решается заговорить.

— Да чтоб мне, — бурчит Нирида, так громко, что вздрагивают те, кто сидит рядом. — Да чтоб этой проклятой короне, Моргане и всем её…

— Что она несёт? — перебивает её капитанша Нисте, сидящая рядом с нами.

Нирида замолкает — потому что сама не знает, что это всё значит.

Я смотрю на Одетт. Теперь все смотрят на неё — с настороженностью и страхом. Она прекрасна, холодна, отстранённа, как будто не замечает, какое потрясение вызвала своим признанием.

Именно Ева — в образе Лиры — берёт на себя обязанность вернуть порядок. Она одна может притвориться, будто подобное заявление её не тронуло, и перенаправить разговор. Сделать вид, что ей всё равно, кто такая Одетт — и говорить о восстановлении Эреи, о солдатах, о поездке в Илун и о войне с Львами.

Всё это время я смотрюна Одетт.

А она — прямо перед собой.

Когда совет завершается, она уходит прежде, чем я успеваю её догнать. Капитаны поднимаются, перемешиваются со своими лейтенантами, подходят к ведьмам — и те тоже растворяются в толпе. А Одетт исчезает.

Она встаёт резко, ловко двигается между людьми, быстрее, чем я успеваю за ней. Я замечаю только проблески медных волос, вспыхивающих то тут, то там, как она обходит углы, петляет по коридорам, срезает путь — пока не выходит из дворца.

Здесь всё ещё слишком много людей. Живых — и мёртвых.

Раненых переносят, тела уносят, покрытые белыми саванами. И хотя ведьм больше не сжигают, небо над Эреей ещё долго будет затянуто дымом.

Я знаю, что Одетт замечает моё присутствие — она замирает на мгновение, бросает взгляд через плечо и снова идёт вперёд. Но я её не зову. Не останавливаю.

Я иду за ней по саду, прочь от раненых, от солдат, снующих туда-сюда, от тех, кто всё ещё празднует вчерашнюю победу.

Я вижу, как она обходит главное здание, покидает двор и сворачивает на одну из каменных дорожек, ведущих в другой сад — с песчаниковыми стенами, сияющими под солнцем. Там, на повороте, она исчезает из виду, уходя вглубь.